Ваш покорный слуга кот
Шрифт:
– Хорошо, если бы было так. Но, очевидно, придется примириться. Разве ты не слыхал, что сказал мудрец? Мудрец сказал, что искусство ждет такая же судьба, как и супружество. Развитие индивидуальности означает свободу индивидуальности. А свобода индивидуальности означает: «Я — это я, ты — это ты, и не смей меня касаться». Так исчезнет основа для существования искусства. Искусство сейчас существует потому, что между художниками и ценителями их творений есть сходство вкусов. Вот ты, поэт, ты хвастаешься, что ты поэт-новатор. Но ведь если не найдется человека, который прочтет твои стихи и похвалит их, тогда, прости пожалуйста, ты будешь их единственным читателем. Сочиняй сколько хочешь «Песен орла» – не поможет. Твои произведения читают только потому, что ты родился в счастливую эпоху Мэйдзи…
– Да
– Ну, если уж теперь не читают, то в будущем, когда появится великий мудрец и начнет утверждать свою теорию, отвергающую браки и супружескую жизнь, у тебя не останется ни одного читателя. И совсем не потому, что никто не захочет читать именно тебя, а просто никому не будут интересны стихи, независимо от того, кто их написал. Ведь у каждого будут свои, вполне определенные и совершенно отличные от других вкусы. Первые признаки такого положения мы наблюдаем уже в наше время – например, в Англии. Авторов, в произведениях которых наиболее отчетливо проявляется индивидуальность характера, почти не читают. И понятно почему. Ведь такие произведения интересны только тем читателям, у которых индивидуальные черты характера соответствуют особенностям характера автора. Это явление будет считаться все более обычным, и к тому времени, когда брак станут рассматривать как явление безнравственное, искусство окончательно погибнет. Ведь так? То, что напишешь ты, не пойму я. То, что напишу я, не поймешь ты. Между тобой и мной не будет ни искусства, ни кучки навоза.
– Все это так, но я интуитивно чувствую, что здесь что-то не то.
– Если ты полагаешься на интуицию, то я чувствую свою правоту всеми печенками.
– Возможно, ты чувствуешь своими печенками, – заговорил Докусэн-кун, – но не следует давать человеку возможность иметь индивидуальный характер, ибо это стеснит еще больше отношения между людьми. Почему Ницше выдумал своего сверхчеловека? От этой самой тесноты. Сверхчеловек – это олицетворение философии тесноты. На первый взгляд может показаться, что сверхчеловек – это идеал, к которому следует стремиться, а на самом деле это всего-навсего продукт недовольства. Ницше прозябал в девятнадцатом веке, когда нельзя было без оглядки на других перевернуться с боку на бок. Он нес всю эту чушь от отчаяния. Когда я его читаю, я испытываю не восхищение, а жалость. Его голос — это не голос безумного смельчака и идейного борца, а вой обиженного, который испытывает боль и поэтому проклинает все на свете. Но так и должно было случиться. В древние времена стоило появиться какому-либо герою, и все уже собирались вокруг него, и все были довольны. Если бы такое положение сохранилось до сих пор, Ницше не пришлось бы создавать героя при помощи пера и бумаги. Вот Гомер и другие старинные авторы тоже изображали сверхчеловеческие характеры. Но разве их можно сравнить со сверхчеловеком Ницше? Их характеры светлые и радостные. На них приятно смотреть. Были веселые подвиги, эти подвиги весело изложили на бумаге, и читатель не испытывает никакой горечи. Но во времена Ницше не появлялось ни одного героя. А если бы герой и появился, никто бы не признал его героем. В древности был один Конфуций, вот он и болтал, что в голову взбредет. А в наше время Конфуциями хоть пруд пруди. Не исключено даже, что все люди – Конфуции. И сколько ни убеждай других, что ты Конфуций, никто на тебя внимания не обратит. Это и порождает недовольство. А недовольство, в свою очередь, порождает книжных сверхчеловеков. Мы желали свободы, и мы получили ее. Но мы ее не ощутили в полной мере. И европейская цивилизация хороша только на первый взгляд, на самом же деле она никуда не годится. А вот у нас на Востоке с древних времен отдавалось предпочтение совершенствованию духа. И это было правильно. Да вы оглянитесь! Из-за развития индивидуализма все стали неврастениками. Дальше уже некуда идти. Только теперь люди стали понимать значение пословицы: «Народу под князем спокойно», и справедливость слов о том, что нагие и голодные – это и есть народ. Но теперь уже поздно. Так спившийся пьяница может жалеть о том, что начал когда-то пить сакэ.
– Это очень пессимистическая теория, сэнсэй, – сказал Кангэцу-кун. – Но я, как это ни странно, никакой
– Это потому, что ты только что женился, – сразу объяснил Мэйтэй, а хозяин вдруг сказал:
– Ты совершаешь громадную ошибку, когда женишься и думаешь, что женщина — это доброе и умное существо. В назидание я хочу прочитать тебе кое-что интересное. Слушай внимательно. – Он взял в руки старую книгу, которую недавно принес из кабинета. – Эта книга – старинная книга. И из нее видно, что женщины были существами вредными уже в те времена.
– Поразительно, – сказал Кангэцу-кун. – Когда была написана эта книга?
– Это Томас Нэш, шестнадцатый век.
– Еще более поразительно. Неужели уже в те времена ругали мою жену?
– Он ругает разных женщин. К их числу, несомненно, принадлежит и твоя жена. Поэтому слушай.
– Еще бы, конечно, буду слушать. Очень вам благодарен.
– Написано: «Вначале познакомлю вас со взглядами на женщин, высказанными древними мудрецами и философами». И вот… Вы слушаете?
– Все слушаем. Даже я, холостяк, слушаю.
– «Аристотель сказал: известно, что женщина – источник всяких неприятностей. И если жениться, то нужно брать женщину маленькую, а не большую, ибо малая неприятность лучше большой. От нее меньше хлопот…»
– Кангэцу-кун, у тебя жена большая или маленькая?
– Она – большая неприятность.
– Ха-ха-ха… Интересная книга. Читай дальше.
– «Некто спросил: что есть величайшее чудо? Мудрец ответил: верная жена…»
– А кто этот мудрец?
– Имя не указано.
– Наверное, рогоносец.
– Теперь о Диогене. «Некто спросил: когда нужно жениться? Диоген ответил: юношей рано, стариком поздно».
– Додумался же до такого Диоген-сэнсэй, сидя в бочке.
– «Пифагор сказал: на свете есть три страшные вещи. Сказал: огонь. Сказал: вода. Сказал: женщина».
– Смотрите, какие глупости говорят греческие философы! На мой взгляд все эти страшные вещи ничего не стоят. Я вот в огне не горю, в воде не тону… э-э… – Докусэн-кун замялся.
Мэйтэй пришел на помощь:
– На женщин не кидаюсь.
Хозяин стал читать дальше:
– «Сократ сказал, что величайшим трудом для человека является управление женщиной. Демосфен сказал: если человек хочет замучить врага, пусть он подарит ему свою жену, ибо она поднимет в семье ветер и бурю и днем и ночью будет мучить его. Сенека считал женщину и невежество двумя величайшими бедствиями мира. Марк Аврелий сказал, что женщиной так же трудно управлять, как заморскими владениями. Платон считал, что женщины украшаются, дабы скрыть природное уродство. Валерий в письме другу писал, что для женщин на этом свете нет ничего невозможного, и молил богов, чтобы они сжалились над другом и оградили его от женских козней. Он же писал: что есть женщина? Она – враг дружбы и любви. Она – мука неизбежная. Она – вред обязательный. Она – соблазн природный. Она – яд, сладкий, как мед. Если бросить женщину – безнравственно, то не бросить ее – преступление…»
– С меня хватит, сэнсэй. Если наслушаешься такого о жене, то ничего уже не будет нужно.
– Тут еще несколько страниц. Послушай уж заодно.
– Лучше остановиться, – заметил Мэйтэй. – Вероятно, вот-вот изволит вернуться госпожа…
И в этот момент из столовой донесся голос хозяйки:
– О-Сан, поди сюда!
– Вот так так! – воскликнул Мэйтэй. – Слушай, а госпожа уже дома!
Хозяин фыркнул.
– Подумаешь, – сказал он.
– Хозяюшка, когда это вы успели вернуться?
В столовой тихо, ответа не последовало.
– Хозяюшка, вы слышали, что здесь говорилось?
Ответа нет.
– Не подумайте, что это мнение хозяина! Это мнение господина Нэша из шестнадцатого века!
– Ничего не знаю, – донесся издалека голос хозяйки.
Кангэцу-кун хихикнул.
– Я тоже не знаю, так что извините, пожалуйста! – крикнул Мэйтэй и захохотал. Тут с шумом отворилась парадная дверь, раздвинулись сёдзи, и в гостиную бесцеремонно ввалился Татара Сампэй-кун.
Сегодня он был непохож на себя. На нем была сверкающая белизной сорочка и сюртук с иголочки. Он был заметно навеселе, в руке у него была тяжелая корзинка с четырьмя бутылками пива. Он поставил бутылки рядом с кусками бонита и рухнул на циновки.