Ваше благородие
Шрифт:
Сверяясь с моими шифрованными записями, его благородие прочитал мне целую лекцию по шифрованию текстов.
Основной способ – использование решетки Кардано. Рисуется квадрат из четырех строчек и четырех столбцов. Получается шестнадцать квадратиков, четыре на четыре. Второй, пятый, седьмой и шестнадцатый квадратик вырезаются. Получившуюся решетку накладывают на бумагу и в свободные клетки вставляют буквы слов. При заполнении клеток решетку поворачивают вправо или влево на девяносто градусов и продолжают писать текст в свободных клетках. Так поворачивают четыре раза и все шестнадцать клеток оказываются заполнены буквами, которые поодиночке не обозначают ничего. Но если мы на эти буквы накладываем
– Не сиди истуканом, – сказал его благородие, – возьми рабочую тетрадь и делай пометки, а эти цифры запомни, как «Отче наш», чтобы читать свое записанное без всяких табличек: три, шесть, десять, шестнадцать, двадцать, двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь, тридцать, тридцать четыре, сорок, сорок три, сорок пять, сорок девять, пятьдесят пять, пятьдесят восемь, шестьдесят. Это для решетки Кардано размером восемь на восемь клеток. И запомни, что то, что будешь записывать, может обернуться большими неприятностями в первую очередь для тебя. Поэтому думай, что будешь писать, а, возможно, что ты еще будешь моим биографом и в серии «Жизнь замечательных людей» выпустишь книгу обо мне. И сегодня же зайди в лавочку и купи себе широкий галун полкового писаря. Или этот галун уже давно у тебя закуплен? Я подал представление о присвоение тебе чина фельдфебеля, ну, а раз ты нестроевой, то будешь полковым писарем. А там, глядишь, и в подпрапорщики выйдешь или по статской линии пойдешь. Но на статскую службу я тебя не отпущу и начну с тобой заниматься для сдачи экзамена на подпрапорщика. Но это еще не скоро. Всему свое время.
Надо же, как глубоко глядит, как будто знает, что у кого впереди будет. А зря я тогда не попросил его научить меня метать ножи. Да кто тогда знал, что он это умеет.
Мои записки, конечно, не такие подробные, как записи его благородия, но постараюсь что-то добавить к изложенному. Вон, Марфа Никаноровна свои мнения тоже дописала, как бы со стороны посмотрела на то, что происходило.
Прочитывая записи его благородия, я начал вспоминать то, что мне казалось тогда второстепенным или странным и не имело никакого значения.
– Потом ты будешь сам составлять свои решетки Кардано по ширине страницы, – говорил господин капитан. – Это очень просто. У тебя будет с десяток решеток, а потом люди поймут, что эти решетки являются прототипом перфокарты, то есть карточки, которая будет хранить огромный объем информации для ее обработки на электронно-вычислительной машине.
Сейчас, когда ЭВМ стали повседневной обыденностью для ученых, можно сказать, что его благородие что-то знал о будущем или просто предвидел его.
Время, когда я стал служить у его благородия, было тревожное. Совсем недавно были подавлены революционные выступления в Москве. По всей России полыхнуло пламя недовольства после японской войны. Народ озлобился, а солдаты, ехавшие с Маньчжурского фронта, вообще дезорганизовали Транссибирскую железнодорожную магистраль. Потом поехали бывшие военнопленные моряки с крейсера «Варяг». Морды откормленные, пьяные, наглые, они так бы воевали за честь России, как они хулиганничали в поездах. Я был тогда молодым солдатиком, но многое слышал от старослужащих и от тех, кому довелось услышать жужжание пуль японских «арисак». Про «Варяг» вообще много странного говорили. Будто не было никакого песенного боя, а так, перестрелка, после чего крейсер затопили прямо в корейском порту, поэтому почти весь экипаж живой и остался. После того, как нашу эскадру разгромили под Цусимой, нужны были герои, вот и взяли героев с «Варяга». Говорят, что взяли какую-то немецкую песню, перевели
Народ наш особенный. Как по сусалам получит, так на начальство начинает вызвериваться, а не на врага. Да жизнь-то у народа была такая, что хоть волком вой, хоть в сырую землю ложись. То печенеги с половцами, то монголы с татарами нас грабили, то потом в рабство к помещикам угодили. Когда Наполеон пришел, то все думали, что он от рабства-то и освободит. Ан нет, такой же рабовладелец оказался. А когда армия наша пришла во Францию, так солдатики толпами начали разбегаться в разные стороны, вот армию поскорее и вывели из-за границы. Говорят, тысяч пятьдесят в бега подались, французами стали. Моего прадеда старший брат тоже во Франции дезертировал, а вот брат с ним не пошел. Сейчас где-нибудь в винограднике своем сидит и вино попивает.
Глава 18
Августа 29-го дня ко мне прибыл жандарм и передал записку от начальника жандармского управления подполковника Скульдицкого Владимира Ивановича посетить его тридцатого числа в десять часов до полудня.
Я расписался в записке, и жандарм отбыл восвояси.
Компромата на меня никакого нет. Про геройский поступок прописано в газете «Губернские ведомости». Сейчас и я стал мишенью для социалистов. Надо же, с десяти шагов проткнул ножом исполнителя социал-демократических приговоров. Террорист выжил и находится под следствием. Мог настучать Иванов-третий. Ну и что? Никакой крамолы не было, просто призыв к сдержанности в отношениях с людьми. Ладно, пойдем, узнаем, что и как.
После жандарма прибыл курьер из канцелярии генерал-губернатора с письменным уведомлением о необходимости сентября первого числа прибыть в канцелярию в кабинет номер один в четыре часа после полудня, одежда – вицмундир с орденами и шпагой. Расписался. Вицмундира и шпаги нет, чинов и орденов тоже нет. Надену строгий костюм, благо недавно купили вместе с Марфой Никаноровной, белую рубашку и галстук черный, повязанный виндзорским узлом. Или одену? Правильнее будет – надену. Есть такое старое грамматическое правило: одеть Надежду и надеть одежду.
К начальнику жандармского управления я прибыл вовремя. Не люблю опаздывать. Опоздания могут быть вызваны только обстоятельствами непреодолимой силы. В остальных случаях уважающий себя человек должен делать все точно по расписанию. Если уважаешь сам себя, то будешь уважать и других.
Подполковник Скульдицкий, шатен среднего роста и среднего возраста, в жандармском мундире, погонах с голубыми просветами и шпорами на сапогах, как признак принадлежности к кавалерии, встретил меня радушно. Распорядился принести чай и усадил за приставной столик к огромному письменному столу, за которым висел в полный рост портрет самодержца Российского Николая Второго.
Заметив мою улыбку, подполковник спросил:
– Что вас развеселило? У меня что-то не в порядке с мундиром?
– Что вы, ваше высокоблагородие, – сказал я, – мундир безукоризнен, просто вспомнился поручик Лермонтов Михаил Юрьевич.
– Ну, естественно, – засмеялся подполковник, – «и вы, мундиры голубые, и вы, послушный им народ». И мы вообще злодеи под синими мундирами. Перестаньте титуловать меня благородиями, называйте просто по чину или по имени-отчеству Владимир Иванович. А что вы скажете о социал-демократах?