Ваше благородие
Шрифт:
— Я сомневаюсь насчет “хлынет”, сэр. Пока что я прошу позволения поставить этот эксперимент только в своей дивизии, и только в четырех подразделениях: четвертый горноегерский батальон, первый батальон морской пехоты, третий батальон бронемобильной бригады и второй батальон аэромобильного полка. Всего потребуется шестьсот человек, из них — пятьдесят офицеров. Согласитесь, что слово “хлынет” к такому количеству неприменимо. Что же до “отребья”… Я думаю, у нас будет возможность выбирать.
Полковник Кронин выставил ладонь вперед.
— Я против распределения красных по нашим частям. Я — в принципе — за, но это должны быть отдельные роты в составе батальонов и батальоны в составе бригад.
— Нет, сэр… — Артем даже привстал. — Если так, то лучше вообще ничего не делать. Сегрегация создаст кризис. Я знаю, чего вы хотите, господин полковник: чтобы в случае чего наших ребят легко можно было заставить в них стрелять. Если мы создадим отдельные подразделения, этот “случай чего” возникнет очень скоро.
— Вы забываетесь, полковник!
— Простите, сэр. Но я буду настаивать: или проект “Дон” принимается по моей схеме, или он не принимается вовсе. За такой вариант говорит опыт всех, кто пытался пополнить свои армии за счет пленных; от римлян до Гитлера.
Адамс поднял руки, прекращая дискуссию, потом прижал ладони к столу.
— Честно говоря, подобные мысли приходили в голову… многим здесь. Но в последнюю очередь, полковник Верещагин, такого ожидали от вас. Никто и не подумал бы предложить вербовать пленных для Корниловской дивизии.
— Именно поэтому, сэр. Именно поэтому. Я знаю, что у многих ребят появились личные счеты к советским… Или они рассматривают эти счеты как личные. Но если я смогу перешагнуть через эти счеты — смогут и они.
— А сможете ли? — Адамс на минуту сковал его взглядом в упор, без отрыва. — Устоите ли перед соблазном поквитаться?
Зазвонил телефон. Адамс нажал на кнопку громкой связи.
— Адъютант полковника Верещагина.
— Что там?
— Только одно: жена господина полковника…
— Я занят!
— …арестована военной полицией Симферополя.
— Господи! — вырвалось у Артема.
Адамс отключил телефон.
— Jesus Christ! — Кронин в изумлении качал головой. — “Вдова” арестована военной полицией! Каждый раз, когда я думаю, что эмансипация дошла до края, мне преподносят новые сюрпризы…
Артем сидел как на иголках.
— Поезжайте, Арт, — кивнул Адамс. — Конечно, поезжайте. Договорим позже.
— Ну хорошо, — разжал он зубы уже по дороге из Качи в Бахчисарай. — Ее арестовали за вождение в пьяном виде. За что арестовали тебя?
— Я потеряла ее у департамента… Пошла искать… По всем барам подряд, вдоль по улице. Когда нашла, было уже поздно — она успела въехать в пожарный гидрант…
— Я это уже слышал от дежурного офицера! За что арестовали тебя?!
— Не ори на меня! Я не могла оставить ее одну…
— Что?
— Я не могла оставить ее одну!
— Ты хоть понимаешь…?! Ты… ты выдернула меня из Главштаба, и я там не в покер играл! И что я делаю? Развожу по домам в стельку пьяных баб!
— Можешь не говорить, я знаю, что ты решал Большие Важные Проблемы. Ты спасал мир! Мы прикрыли твою благородную задницу во время Одесского рейда, чтобы ты ее мог спокойно опустить на крышу этого штаба фронта, теперь мы больше не нужны, и если одна из нас повесится, тебе до этого дела нет!
— Что ты несешь?! Кто повесится? Эта Левкович? Кто напивается, тот не вешается.
— Замолчи!
— Хорошо быть доброй самаритянкой за чужой счет!
— Замолчи!
— Я ненавижу, когда мной манипулируют, — он притормозил у подъезда. — Прости меня. Но прошу тебя, больше так не делай.
— Хорошо, — прошептала она. — Хорошо, ваше высокоблагородие. Я больше не побеспокою вас своими маленькими ничтожными проблемками.
— Тэмми, пожалуйста, не надо…
Она попробовала выйти из машины, он удержал ее за руку.
— Я верю, что у тебя были серьезные причины. Я… я зашиваюсь, у меня не хватает времени ни на что, я перестал видеть простые вещи… Давай поговорим об этом сегодня. Я вернусь пораньше, часов в девять… Нет, в десять… И мы поговорим. Яки?
Он смотрел ей в глаза, пока не добился того, чего хотел: улыбки.
“Черт!” — на обратном пути в Симферополь он гнал по серединной полосе, выжимая из штабного “руссо-балта” все, что можно. — “Дьявол!”
Жизнь, похоже, шла псу под хвост. Единственный раз за последнее время, когда он выдрал из дел два часа для близких людей, день рождения Володьки, был полностью заслугой Шэма: позвонил в штаб, напомнил… Сам бы черта с два сообразил… Но и этот вечер был украден у Тэмми, очень уж быстро возникло ощущение того, что никуда она не денется. Денется, парень, ой, денется! Будешь варежкой хлопать — прохлопаешь…
Полковником и командиром дивизии, подумал он, нужно становиться в шестьдесят, когда все уже отсохло.
…Ни в девять, ни в десять вернуться не получилось. В половине двенадцатого она уже спала.
Наскоро проглотив ужин (чай и хлеб с ветчиной из банки), он посетил туалет и душ, побрился и вычистил зубы; не вытираясь (столбик термометра уже десять дней стоял на 30), натянул чистые трусы и пошел в спальню. Сел на кровать.
— Тэмми…
Она не проснулась.
Арт прилег рядом, натянув край простыни на себя. Осторожно коснулся губами впадинки на затылке, закрыл глаза и заснул — как выключился.
…Его разбудило ощущение пустоты.
Простыни опять были влажными — уже от пота. Последняя майская ночь выдалась жаркой, земля не успевала глотнуть прохлады — слишком много солнца обрушивал на нее день.
Артем посмотрел на часы — была четверть четвертого. Из-под двери сочился вялый свет — такой, каким он всегда доходил из кухни. Он знал, что Тамара сидит у стола и курит.
Он встал, пошел в душ и умылся — настолько холодной водой, насколько она могла быть холодной в прогретых трубах. Смочил в ней то, чем временами пользовался вместо пижамы: хлопковую тайваньскую пародию на кимоно; набросил эту хламиду на плечи и явился в кухню.