Ваше благородие
Шрифт:
В дверях кто-то вежливо откашлялся.
Палишко и Глеб отступили друг от друга, словно их застигли на чем-то недозволенном.
Спецназовский рядовой с татарской физиономией прошел через комнату и поставил в холодильник ящик пива. Это был тот самый парень, которого Глеб отрядил вниз с ребятами сержанта Козленко — за выпивкой и едой. Верещагин растолковал, что не все и не везде брать можно: некоторыми магазинами владеют иностранные компании, у которых достаточно сил, чтобы попортить кровь нашим дипломатам, а на черта нам международный скандал? И сам же великодушно отрядил в проводники рядового Сандыбекова.
— Ну-ка, дай одну банку, — приказал Шамилю лейтенант Палишко.
Парень достал банку и поставил ее на стол перед лейтенантом.
— Открой, — велел лейтенант.
Алюминиевая крышечка щелкнула, вспух над банкой пенный султанчик.
Палишко взял банку левой рукой, а правой врезал рядовому под дых.
— Ты разрешения спрашивай, когда к офицерам в комнату заходишь, скотина.
Рядовой переводил дыхание, согнувшись пополам.
— Не слышу ответа! — Палишко взял парня за шиворот.
— Палишко! — крикнул Глеб. — Оставь его в покое!
— Настоятельно советую выполнить требование вашего командира, — послышался голос от двери.
Офицеры развернулись и встретились взглядами с тремя черными зрачками. Два принадлежали старшему лейтенанту спецназа ГРУ Артему, а один — пистолету Стечкина.
— Оставьте в покое моего солдата, товарищ лейтенант, — голос старлея звучал ровно, будто речь шла о банальном вопросе вроде распределения постов, словно и не в его руке застыл «Стечкин».
— А если нет? Убьете меня? — спросил Палишко. — Вас за это по головке не погладят, товарищ старший лейтенант.
— Я прострелю вам ногу, товарищ лейтенант, — так же спокойно ответил старлей. — Может быть, мне за это объявят порицание. Но вы на всю жизнь останетесь калекой.
Рядовой высвободился из рук Палишка и вышел за дверь. Старлей спрятал пистолет в кобуру.
— Товарищ капитан, товарищи лейтенанты, — спецназовец подошел к холодильнику, достал початую бутылку «Учан-Су» и налил в стакан пузырящуюся игривую жидкость. — Мои солдаты будут ходить по территории куда им нужно идти. Они будут заходить в эту комнату, не спрашивая ни у кого из вас разрешения. Они будут пользоваться санузлом наравне с вами, и если это кому-то кажется оскорбительным, он волен справлять нужду в кустах. — Артем допил и поставил стакан на поднос. — Это первое. Своих солдат вы можете бить сколько вам угодно. Моих извольте не трогать. Это второе. И третье. Товарищ лейтенант, сейчас вы пойдете со мной и извинитесь перед рядовым Сандыбековым.
— Да пошел ты, знаешь, куда! — взвился Палишко.
— Сергей, ты пойдешь и извинишься! — сказал Глеб.
До ледяного спокойствия старлея ему было далеко. Хватит, по горло сыт он художествами своих солдатиков и офицериков.
— Товарищ капитан! — Палишко обернулся к нему за помощью, — Да как же это так… Спецназу из нас можно веревки вить, так получается? А мы и слова не скажи?
— Ты дерьмо и трус, Палишко, — с расстановкой сказал старлей. — Во-первых, ты дерьмо потому, что самоутверждаешься за счет рядовых, которые не имеют права тебе ответить. Во-вторых, ты дерьмо потому, что боишься признать свою ошибку. И в-третьих ты дерьмо потому что перебздел и просишь защиты у своего капитана. Ты позоришь десант, Палишко, ты позоришь армию, ты позоришь всю свою страну.
— Палишко, пойди и извинись перед рядовым, — не глядя в глаза ни ему, ни Артему, сказал Глеб.
— Товарищ капитан…!
— Ты первым распустил руки, ты и выпутывайся! — крикнул Глеб. — Любишь трепаться и размахивать кулаками — отвечай за свой треп и свои дела! Почему я должен вечно разгребать за вами дерьмо?! Почему я должен покрывать ваши пьянки, блядки, отлучки, драки? Не хочешь извиняться — получишь по морде от меня. Ты что еще не понял, что неправ? Что ты повел себя как неблагодарная свинья? Тебе это разъяснить популярно?
Палишко беспомощно оглянулся по сторонам. Старлей сделал приглашающий жест в сторону двери. Казалось, что от напряжения в комнате звенит воздух.
Палишко стоял несколько секунд, сжимая и разжимая кулаки, потом выдохнул и направился к двери.
— Черт, — Петраков взял со стола банку пива и отхлебнул. — Нехорошо вы поступили, товарищ капитан. Теперь они нам на шею сядут и ножки свесят.
— Нечего задираться, — бросил Глеб в ответ. — Ребята вообще нам ничем не обязаны. Они здесь в своем праве, могли бы спокойно всех нас выгнать за ворота… Нет, пустили сюда, поставили пиво за свой счет…
— Я не о том, — Петраков жестикулировал банкой. — Серега неправ, и неправ круто. Козел он, в общем, чего там говорить… Но это наше дело, семейное. Лучше бы вы ему сами по шее дали и заставили извиниться. А так получается нехорошо…
— Да, это я сглупил… — согласился Глеб. — Ладно, сделанного не воротишь.
— А ты слышал, как он разговаривает? — зампотех Стумбиньш, молчавший во время всего разговора, теперь взял слово. — Прямо лорд английский, а не офицер спецназа.
— Это точно, — согласился Васюк. — Товарищ капитан, вы заметили?
— Что я заметил? Что человек нормально говорит по-русски, а не матюкается через слово? Это я заметил.
— Рыбак рыбака видит издалека, — подмингул Стумбиньшу Петраков.
Вошел мрачный Палишко. Рванул дверцу холодильника, выхватил две банки с пивом, одну вскрыл и осушил залпом, после чего швырнул ею в стену, вторую начал пить не спеша, устроившись на диване.
— Знаете, на кого он похож? — спросил Васюк. — Да на белого офицера, как их в кино показывают. Такой чистенький, вежливый, а палец в рот не клади!
— Ну, и не клади, — сказал Глеб.
— Муд-дак! — с выражением процедил сквозь зубы Палишко.
— Это ты о себе? — спросил Стумбиньш.
— Что, заставил он тебя перед рядовым извиниться? — подначил Петраков, — Может, ты татарина еще и в попку поцеловал?
Вторую пустую банку Палишко швырнул в него.
— Ша! — закричал Глеб, вставая между ними. — Палишко, сидеть здесь! Петраков, ты, кажется, начкар, так какого черта ты тут делаешь? Бегом в караулку, а потом проверишь посты! Е-мое, как вас спецназовцы могут уважать, когда вы собачитесь, будто базарные бабы?