Ваше благородие

Чигиринская Ольга Александровна

Тамара собирала себя по частям. Повернуть голову. Подтянуть руку. Опереться на локоть. Сесть.

— Ну что, позвать ребят? — спросил майор. — Всю роту? Или только взвод?

— Если ты считаешь, что не справился, давай. Если на одну женщину вы можете только взводом… Но первый, кто попробует, недосчитается пары яиц, понял?

Майор неожиданно улыбнулся.

— Ты мне такая даже больше нравишься. Люблю смелых.

— Ты лучше убей меня, bastard. Потому что рано или поздно я тебя все равно убью.

— Ох, не смеши меня, Томка. —

Он встал. — Ладно, пойду посмотрю, что там у них со связью. Ты не будешь искать, чем меня зарезать?

Тамара плюнула ему в лицо. Плевок не достиг цели — девочки из приличных врэвакуантских семей не умеют правильно плеваться. Слюна упала на штанину.

— Слижешь, — сказал майор. Это был не вопрос, а утверждение.

— Пошел на х…

Следующая оплеуха была ленивой, но от этого не менее тяжелой. Тамара обнаружила себя лежащей почти под креслом.

Внутри поднимался истерический смех и вой, но она загнала его обратно. Не слыша собственных слов, сказала:

— Дурак. Ты можешь меня бить, пока не отлетит голова. Ты можешь позвать всех своих холуев. Но я сама для тебя больше ничего не сделаю.

— Посмотрим. — Майор поднял с пола ее бра, вытер им штанину и бросил бра ей в лицо. Потом натянул куртку и вышел за дверь.

Она плакала долго, вжимаясь в подушку опозоренным своим разбитым лицом, плакала до дрожи, до пронзительного тягучего чувства в паху, плакала со слезами и без слез, а потом снова потящила в ванную изгвалтованное тело.

Самое обидное — то, что она могла легко всего этого избежать. Стоило только остаться с Артемом, в его бахчисарайской квартире.

Сейчас она уже с трудом могла вспомнить причину, по которой сорвалась и поехала сюда. Каждый человек хотя бы раз в жизни бывает таким дураком, что остается только диву даваться. Но одни расплачиваются за это дешевле, а другие — дороже. Кажется, Тамара относилась ко второй категории.

Хотелось почувствовать себя не дезертиром, прячущимся по углам, а офицером, который делит с армией поражение. Всю жизнь она пробивалась, не желая, чтоб ей делали скидку на пол. Она стремилась доказать, что может все не хуже любого мужика. И тяготы плена «Вдовы» перенесут наравне со всеми, потому что они — такие же солдаты и офицеры, как и все.

Разница оказалась лишь в том, что, скажем, поручика батальона технического обслуживания Дементьева никто не порывался растянуть на полу караулки, а на поручика Уточкину нашлись аж семь желающих.

Лучников, подумала она, я надеюсь, что тебя сейчас трахают в жопу бейсбольной битой.

Тамара завернулась в простыню, нашла сигареты, но закурить не смогла: майор унес зажигалку. Предусмотрительный майор.

В комнату кто-то заглянул. Шаги Миши Колыванова Тамара уже научилась отличать от всех других, поэтому, не оглядываясь, определила: не он.

— Get out! — сказала она, не оборачиваясь. Тот не двинулся с места.

Она повернулась и произнесла уже по-русски:

— Пшел

вон!

Рядовой смерил ее взглядом, особо задержавшись на лиловых уже скулах, потом гоготнул, и лишь тогда закрыл дверь.

Обозначил статус. Она — шлюха майора. Его игрушка — пока еще любимая и неприкосновенная, но приподнятая над положением полковой девки лишь командирским капризом. «Наступит и наш черед», — вот, что говорил этот взгляд и эта усмешечка.

Надо что-то делать. Найти хоть какое-то оружие, пробиться на аэродром или погибнуть. По крайней мере, от пули, а не от…

Маникюрныые ножнички. Что можно сделать с их помощью? Майора уже не зарежешь, он теперь будет подпускать ее близко только для одной цели, и ничего острого взять не позволит. Что можно учинить, кроме самоубийства — довольно болезненного и вовсе не привлекательного?

Можно погасить свет. То есть, свет можно погасить и так, но при помощи ножниц можно погасить его радикально, во всем коттеджике для одиноких офицеров. А в темноте — врезать этому, у дверей. Как следует, чем-нибудь очень тяжелым. Легкий плетеный стульчик для этого не годится, фуршетный столик — тем более. Что-нибудь более основательное.

Душ.

Она пошла в ванную. Попыталась свинтить опору, на которую вешался душ. Если это удастся, у нее будет вполне приличный стерженек из никелированной стали, с треугольным тяжеленьким навершием. Вот только чем воспользоваться в качестве отвертки? Собственные ногти для этого не годились, маникюрные ножнички с запасом проворачивались в головке круглого винта. Нужно что-то более широкое.

Она вернулась в комнату в поисках подходящего инструмента. Ложка? Возможно.

Винты не поддавались. Наверное, слегка приржавели от влаги…

Уксус. Но его нет.

Лимонная кислота.

Тамара выжала на болты пол-лимона, оставшиеся от вечернего пиршества. Получится или нет?

Первый болт поддался минут через десять.

Через полчаса она имела в руках вожделенный дрючок.

Теперь ножницы.

Тамара помнила, что если обмотать рукоятки ножниц сухой тканью, ее вроде не должно ударить током. Но кто его знает, как оно получится на самом деле. Конечно, майор будет здорово недоволен, когда обнаружит в облюбованной комнате кучу горелого мяса, но ее это вряд ли утешит.

В общем, попробуем.

Она обмотала руку простыней и, разведя кончики ножниц, сунула их в розетку.

Ну, конечно. До двух дырок одновременно они не достают.

Тамара чертыхнулась, но вспомнила, как можно выйти из положения: просто развинтить ножнички.

Этот винтик брался уже и ногтем.

Разомкнув ножницы на две половинки и сведя их концами вместе, она снова обернула руку тканью, перекрестилась и сунула в розетку хромированные кончики.

Раздался треск, полетели синие искры, завоняло паленым пластиком. Тамара ощутила сквозь ткань, как мгновенно накалились колечки ножниц, и отдернула руку.