Ваше благородие
Шрифт:
И тогда ты сдаешься на милость холода, который принесет хотя бы краткое облегчение и покой…
Но тут появляется кто-то… Очень упорный кто-то… Очень настроенный не дать тебе умереть…
Игла входит в шею, и с дозой стимулятора возвращается жизнь, а с ней — боль.
— Князь! Гия! Вставай! Ну, подними свою жопу, шени деда, я же тебя не утащу, такого кабана!
Не надо меня никуда тащить. Мне было так хорошо умирать, пока ты, дурак, не появился тут.
— Давай, холера, вставай! Ножками топай, спускайся, замерзнешь ведь к гребаной матери!
И замерзну. И хорошо. И не трогай меня.
Оплеуха справа… Слева… Снова справа… Травмированные холодом нервные окончания реагируют запоздало, но остро.
— Мне… холодно…
— Холодно тебе? Ах ты скотина! Давай двигайся — и не будет холодно!
— Мне… больно…
— Больно? Ты слабак, Князь. Дешевка. Аристократ хренов. Привык, что все на блюдечке, прямо в ручки, тепленьким… И чтобы при этом все хвалили: ах, какой упорный, ах, какой умный, ах, какой смелый! А Эверест — не Главштаб, сюда на папином загривке не въедешь! Шьто, абыдно, да? — зачем он так, я же говорил по-русски лучше него, когда мы пришли в гимназию! — Настоящий мужчина, дитя гор… А на самом деле — пшик, копейки не стоит. Обиделся? Ну, дай мне в морду, если я не прав! Только я прав, а ты утрешься и останешься здесь сидеть… А я спущусь вниз и скажу, что дешевый пижон Гоги Берлиани похоронил вместе с собой все наши надежды.
Это было невыносимо. Он слабо взмахнул рукой, чтобы дотянуться до ненавистного лица, до заиндевевшей бороды — Санта Клаус хренов! — врезать по этой морде так, чтобы сосульки полетели во все стороны.
— Слабо! — прохрипел Арт. — Тебе всегда было слабо. Ты все делаешь на три четверти, а дальше кривая вывезет. Вот она я, эта кривая. Я лучше. Я умнее, я сильнее, я тебе дам сто очков вперед, и все равно обойду на финише. Я тебе отдал Эверест, бездарная ты тварь. Подарил его, ленточкой перевязал -бери! И ты все облажал! Да лучше я замерзну тут на хрен с тобой, чем скажу твоему отцу, что его сын — слабак и дешевка. Но и замерзну я не потому что у меня кишка тонка встать и двигаться, а потому что я того хочу, а чего я хочу — то я делаю. Я мужчина, а ты — так, недоразумение. Холодно тебе? — Арт стянул через голову анорак. — На, подавись!
Рванул застежку пуховки как кольцо гранаты, высвободился, бросил шуршащий пухлый ком к ногам Князя. Зубами сорвал перчатки и швырнул их в снег, потащил кверху свитер.
— Не сходи с ума… Что за… стриптиз…
Свитер полетел ему в лицо самым оскорбительным образом. Арт начал расстегивать рубашку, и это отняло намного больше времени, потому что пальцы замерзли и не гнулись. И за это время Георгий выслушал о себе много интересного, и обида в нем прямо закипела. Убить гада. Догнать и убить. Сначала силой засунуть в его поганые шмотки, а потом убить.
Арт бросил рубашку — туда же, Князю в лицо. С каким-то отстраненным любопытством Георгий ждал — снимет он нижнюю рубашку или нет. Снял. Боже, подумал Князь, с этого ненормального станется убить себя. Если холод режет сквозь всю экипировку, то каково же стоять на морозе полуголому?
— Надень, — прошептал он. — Христа ради, надень.
— Черта с два.
Столько сознания своего превосходства… Превозмогая боль и слабость Георгий поднялся, с ворохом тряпья сделал шаг вперед.
— Надень!
Арт отступил на два шага.
— Черта с два! Я сказал, что замерзну здесь с тобой — значит, так и будет!
Речь его становилась невнятной — зубы стучали, голос срывался на хрип.
— Надевай! — зарычал на него Князь. — Черт с тобой, недоумок, я иду! Я уже иду, не собираюсь тут с тобой замерзать, я с тобой срать рядом не сяду теперь, так что одевайся!
Вниз они спустились вместе, оба потеряли перчатки, и как отогревали руки — это была отдельная баллада в двух частях. Конечно, все обиды закончились раньше, чем они спустились в базовый лагерь. Слова, которые Артем бросил в него, были просто словами, призванными разбудить хоть какое-то человеческое чувство, а что у нас лежит на поверхности и просыпается от первого же пинка? Гнев. Искренне ли он думал то, что говорил? Георгий старался забыть об этом. Скоре всего, так же искренне, как искренне Князь тогда хотел его убить. Арт сказал бы что угодно, лишь бы поднять его на ноги и заставить идти. И сколько здесь было от их мальчишеской дружбы, а сколько — от типично верещагинского прагматизма (замерзни Георгий — и Артему действительно лучше бы не появляться в Крыму) — Князь не хотел знать.
Пять лет он мечтал отблагодарить тем же. Сделать для Артема что-то невероятно благородное, спасти его жизнь, причем с таким видом, словно ему, Георгию-победоносцу, это раз плюнуть…
Вертолеты, загруженные на пределе своих возможностей, обогнули склон горы…
А что было делать? Играть в «Триста спартанцев»? С их мизерным количеством боеприпасов? Положить здесь всех, сколько их осталось от батальона, и погибнуть самому?
После того, как спецназ улетел, бросив их (спасибо, хоть раненых забрали!), майор не мог заставить своих людей идти в последнюю безнадежную атаку. И не хотел.
— Что же мне теперь делать, товарищ майор? — паниковал бледный Палишко.
«Застрелиться».
— Вы же… Вы сами мне приказали, товарищ майор!
— Я ЭТОГО тебе не приказывал.
Колыхаясь под ветром, скрипела искореженнная лестничная секция…
«Да, ЭТОГО ты ему не приказывал. Ты же не виноват, что он такой дурак. Не придумай он этого дурацкого фокуса с рацией — и беляки ничего бы не узнали…»
Самое трудное было — сказать им, что Верещагина нет на Роман-Кош, его забрал спецназ. Секунд пять казалось, что грузин (Берлиани. Капитан Берлиани) застрелит его, наплевав на статус парламентера.
Они согласились принять сдачу батальона. Без эксцессов. За одним исключением — лейтенант Сергей Палишко. На него законы военной этики не распространяются.
— Вы меня убили, товарищ майор… Это вы меня убили!
«Нет. Это он тебя убил».
Все было зря. Три часа отчаянного сопротивления — впустую. Помехи сняты, батальон — не спасен… Боевая ничья.
Последний долг командира — сохранить жизнь своим людям. Так, кажется, сказал Верещагин. Сам он не сумел это сделать. Все пошло на хрен, на удивление глупо все сложилось…
Он же знал, чем для него обернется сдача. Струсил? Не сумел покончить с собой? Или просто не рассчитывал на такой поворот событий? На ТАКОЙ, пожалуй, никто не рассчитывал. А как можно просчитать действия дурака?
Палишке не хватило духу застрелиться. Ему не хватило духу умереть стоя, глядя убийце в лицо. Белогвардейский сержант (Унтер. Здесь сержант называется унтером) поставил его на колени и выстрелил в затылок.
(Это вы меня убили, товарищ майор!)
«Нет. Это он тебя убил».