Ваше Сиятельство 10
Шрифт:
Примерно через полчаса Майкл вышел из квартирки мисс Стефанс, по прозвищу Шухер, держа в кулаке две купюры по десять фунтов. Слова Синди, о том, чтобы он купил еще пару бутылок пива к ужину и не смел брать ничего лишнего, барон даже не услышал. Сейчас его ум занимала только одна мысль, как ему побыстрее выбраться из Уайтчепеле и куда направиться потом. Но когда он спустился на первый этаж и вышел на улицу, барона Милтона все сильнее начала грызть совесть. Только мерзавец мог забрать двадцать фунтов у доверившейся ему девушки, девушки, которая, возможно, спасла его жизнь!
— Нет, это будет свинством! Я не могу так поступить! — вслух произнес он, подняв взгляд к серому небу Лондона, словно ожидая увидеть там хоть какой-то знак богов.
Майкл дошел до двери во второй подъезд
С опаской поглядывая по сторонам, барон Милтон направился к пересечению Чиксан и Джулиан стрит — туда, где располагалась лавка господина Макбретни. Он решил, что пока не стоит торопиться со столь серьезными решениями. Нужно осмотреться здесь. Пусть первая его вылазка будет очень короткой — быстро в лавку и бегом назад. Еще на ум пришла мысль, которую он вынашивал не один день: ему очень был нужен эйхос. В памяти Майкла хранилось много важных для него контактов. Если бы Элизабет не упрятали в тюрьму, то он связался бы в первую очередь с ней — Элиз обязательно что-то бы придумала. Просто приехала и забрала бы его у Синди. Но увы… При мыслях о сестре на глаза навернулись слезы. Еще Майкл подумал о графине Елецкой, но посылать сообщение ей, как и Александру Петровичу и вообще кому-либо в России, было опасно.
Когда Майкл прошел мимо ржавого мусорного бака, что стоял у фонарного столба, из проулка справа послышались чья-то громкая ругань. Тут же раздались пистолетные выстрелы. Милтон вздрогнул, хотел было повернуть назад, но, когда обернулся, увидел одного из тех парней, которых повстречал вчера вместе с Синди у ее дома. Встречаться с ним второй раз не хотелось. Майкл продолжил путь к лавке господина Макбретни. Прошел сотню шагов и вдруг услышал топот ног. Кто-то догонял его. А через минуту тяжелая рука легла на плечо барона Милтона.
— Ну, здравствуй, Майкл, — услышал он очень знакомый голос. — Не боязно гулять здесь одному?
Барон обернулся и увидел, ухмыляющуюся физиономию Джозефа Тайрона. Его широкий лоб лоснился от пота, в правой руке он держал пистолет, который еще дымился.
* * *
Не зря моя самая любимая женщина говорит, что я крайне нетерпелив и до опасного любопытен. Она ни раз потешалась над моей слабостью и устраивала всякого рода провокации. Вот и сегодня мне очень хотелось сразу после вылета с базы «Сириуса» ускорить стремительного красавца — «Эверест-8». Поскольку генератора вихревого поля у него три, то без устройства сквозного согласования это практически сделать невозможно. Однако, можно было поэкспериментировать, поиграть с дополнительным эрминговым потоком. Можно, но от этого соблазна я устоял, и летели мы до столицы в самом штатном, прописном в технической рекомендации: режиме с крейсерской скоростью 300 километров в час, чтобы не давать полную нагрузку энегоузлам. Такое решение: отчасти следствие моей несгибаемой воли (шутка, если кто не понял), отчасти в том, что на новой вимане тьма иных областей, куда меня влекло любопытство.
Большую часть полета я провел то открывая люки технического обслуживания на нижней палубе, то непосредственно в техотсеке. Старался сложить наиболее полную картину об особенностях устройства нового воздушного судне, которое я не без гордости мог назвать своим. В общем-то мне нравилось все — добротно сделан «Эверест», как и все виманы, что производят на заводе Юсупова. Оставшись без моего внимания, Оля тоже быстро нашла занятие по душе — пошла изучать интеллектуально-логическое устройство «Эвереста», пообщалась с автопилотом и сервисной системой. А наш пассажир — Бабский Алексей Давыдович, который оказался вдобавок дворянином, между прочим, виконтом, хвостом ходил за мной. Ходил, везде совал нос и все расспрашивал по технической части, задавая неумные вопросы, заглядывал
В общем, напряг он меня. Когда мы прилетели в столицу и опустились на посадочной площадке рядом с особняком Ковалевских, я ему сразу заявил:
— На этом все, ваша милость, дальше ножками или вызывайте какой-то иной транспорт. Наше судно устало и решило здесь отдохнуть. В общем, стали до утра на якорь.
На что он рассмеялся, как-то невпопад и ответил:
— Ваше сиятельство, вы восхищаете меня своим юмором и глубочайшим умом! В Лондоне точно сработаемся! Буду с нетерпением ждать начало операции, — и побежал наверх за вещмешком. Уже выходя их виманы, известил: — Кстати, с английским у меня очень хорошо. Лопочу на ихнем практически без акцента. Надеюсь, я вам буду очень полезен, — он снова рассмеялся, поправил левой рукой свои каштановые кудри и вышел. Вдруг, спохватился, вернулся, чтобы попрощаться с княгиней. Наговорил комплиментов, раза три поклонился и, наконец, его форменные ботинки застучали по стальным ступеням трапа.
— Надеюсь, он совсем ушел? — спросила Ольга, с опаской глянула в иллюминатор на фигурку Бабского, направившегося к лавочке, что была в тени берез.
— После таких как этот виконт надобно всю виману святой водой окроплять и то вряд ли поможет. Что же он здесь хотел, черт кудрявый? — задался я вопросом и нажал кнопку управления люком — загудел закрывающий механизм.
— Саш, я боюсь. В самом деле боюсь. Он маг, и мог здесь сделать, что-то этакое… а ты его еще с собой берешь в такую серьезную операцию! — поделилась страхами Ольга Борисовна. — Мне было бы спокойнее, если бы с тобой вместо него было две или даже пять Наташ Бондаревых!
— Вот! Золотые слова! — я рассмеялся и обнял княгиню. — Как приятно это слышать! Пять Наташ!
— Елецкий! Ты меня неправильно понял! Не за ту ты мысль пытаешься уцепиться! — вспыхнула Ковалевская.
— Очень даже за ту! — я прижал ее к стене рядом с иллюминатором и начал целовать. И все это кончилось тем, что нам пришлось подняться в каюту и испытать упругость матраса новой кровати.
Уже после этого, я обследовал все помещения «Эвереста» в поисках оставленной Бабским неприятности, магической или технической. Старательно искал, сканировал и обращался к интуиции — она подло молчала, и я не нашел ничего. Однако, ничего не нашел и точно ничего нет — это разные вещи.
Первый день после возвращения в Москву пролетел стремительно. Едва мы с Ольгой покинули нашу виману и начали прощаться, как рядом опустился «Орион» Бориса Егоровича. Князь меня просто так отпускать не пожелал — пришлось зайти в гости к Ковалевским. Кстати, скажу с небольшим хвастовством: «Эверест-8» выглядит даже солиднее, чем княжеский «Орион», и без сомнений «Эверест» более технически совершенный. От Ковалевских я побежал домой, по пути отвечая на сообщения Элизабет, мамы и Талии. Весточки от Ленской не было, она молчала как бы в ответ на мое полное недовольства молчание, и меня это цепляло, этак неприятно покалывало. В один миг я был близок к тому, чтобы отстегнуть эйхос и сказать в него, все что я думаю по ее флирту с цесаревичем. Конечно, это желание исходило именно от прежнего Елецкого, однако я живу им — тем самым Сашей. Ранимым, где-то капризным, обидчивым в некоторых вопросах. Я полон по макушку его эмоциями, его настроениями и вкусами жизни — я хочу все пережить. Эта жизнь бывает ему чрезвычайно горькой, но что поделаешь — так должно быть, и в этом есть своя прелесть. Ведь, как Астерий, я знаю, что и горькое, и сладкое, и холодное, и горячее, и всякое прочее разное — все это понятия, очень зависимые от нашего восприятия. Да, именно восприятия. А его хозяин по большому счету я.