Ваше Сиятельство 3
Шрифт:
— О чем? — я глянул в окно, мне показалось, что в там стоит мама и смотрит на нас.
— Чтобы мы однажды проснулись в одной постели, обнявшись, и нам было ненужно никуда спешить, — сказала она.
— Так будет, — я улыбнулся, чмокнул ее в губы и вышел.
Перед дверью в гостевой собрались наши охранники, Надежда Дмитриевна и мама. Настроение у всех было хорошее, слушали какую-то байку из жизни Антона Максимовича, который стоял чуть поодаль и вещал свою историю с хитрой улыбкой. Я вежливо кивнул на приветствие и направился к одежному шкафу. Почти сразу графиня подошла сзади, негромко сказав:
— Вижу Ленская к тебе всерьез прилипла. Даже со школы домой возит.
— Мам, а что в этом плохого? — я повесил куртку и повернулся к Елене Викторовне. — Она мне очень нравится. Да, кстати, предупреждаю сразу, чтобы не было потом удивления: завтра провожу вечер с Ольгой Ковалевской. Вернусь домой поздно.
— Ты хочешь моего благословения? — она неожиданно улыбнулась.
— А дашь? — я тоже улыбнулся в ответ, беря ее руку и пуская свою приятную магию «Капли Дождя».
— Какой же ты хитрец! Ольга мне очень нравится, хотя я ее, наверное, недостаточно знаю. Ладно, бабник, там тебе Жорж Павлович со своими рабочими привез какой-то ящик. Я распорядилась поднять в гостевую. Там же будешь заниматься своими темными делами? — спросила она, оставляя свою ладонь в моих.
— Да, все правильно. Спасибо. Только дела эти не темные, а светлые. Полезные для всех нас. Жорж Павлович ничего на словах не передавал? — я не ожидал сегодня посылок от Директории Перспективных Исследований, поэтому несколько удивился. Если это уже была часть схемы потокового прошивателя, то удивительно быстро справился Броневой.
— На словах нет. Лишь сказал, что все в ящике, вместе с пояснительной запиской. Ходил, смотрел твою комнату, возмущался, сожалел особенно о книгах. Предложила ему отобедать у нас заодно тебя дождаться — отказался, говорит, спешит. А тебя похвалил, сказал, что ты у меня на редкость светлая голова. Сказал, что после окончания тобой школы он вместе с князем Ковалевским возьмет тебя в оборот. Еще говорил, что князь продвигает тебя к какой-то имперской награде. Мне очень приятно, Саш, — от последних слов мама прямо расцвела.
— Ну вот, видишь я какой весь хороший. А ты мне с Ленской спать не разрешаешь, — я рассмеялся, направляясь к столовой.
— Саша! — ножкой она не притопнула, и даже глаза не были сердитыми, когда я обернулся. — Я же добра желаю. И хочу… — графиня чуть замялась. — Может правда у тебя что-то получится с Ольгой Ковалевской, если к тебе ее отец так расположен.
— Получится, мам, обязательно получится, — я подмигнул ей.
— Буду молиться Артемиде, — сказала она мне вслед.
Пока я в нескромной форме общался с Ленской в ее «Электре», пришло несколько сообщений. И за обедом, который мне подавала Надежда Дмитриевна, я разбирался с ними. Первое было от графа Голицына. Спрашивал, дома ли я и, представьте, да — его инженеры потрудились на славу, сделали ту часть схемы, которая предназначалась для прошивки и настройки. Так что мне придется чуть сдвинуть свои личные планы на остаток дня, заняться полезным делом Директории Голицына. Второе сообщение было от Ковалевской, она спрашивала, где я и если дома, то выразила желание заехать ко мне на час. Говорила, что хочет посмотреть на пострадавшую комнату согласовать план покупок на завтра, поскольку вещей мне придется покупать много. Но мне кажется, ее интерес был в другом: хотела проверить, пошел ли я сразу домой или поддался соблазнам виконтессы Ленской.
Ольге я ответил сразу, едва прожевав кусочек тушеной крольчатины:
«Да, Оль, дома. Извини, сразу не ответил — не слышал сигнала сообщения. Сижу, обедаю. Конечно, приезжай. Очень буду рад. Комнату надо видеть, пока там не начали ремонт».
И потом, доедая второе блюдо, я включил сообщение от Скуратова. Оно оказалось самым неожиданным и интересным:
«Доброго дня, ваше сиятельство! У меня есть очень важная информация по Джеймсу Лаберту. Прежде чем работать по нему дальше, требуется проконсультироваться с вами по некоторым особым вопросам. Если есть возможность, заедьте завтра утром или назначьте время и место в течение дня, я сам подъеду. И очень вас прошу: никого не посвящайте в свои интересы по Лаберту — это может быть опасным».
Я прослушал это сообщение дважды, задумавшись, что же там такого нащупал Федор Тимофеевич? Может его удивило, что Лаберт здесь представляет самые хищные интересы британской короны? Так это очевидно и не должно удивлять, тем более Скуратова. Или то, что этот бритиш как-то завязан с людьми в самых верхах нашей империи? Не знаю, как для Федора Тимофеевича, но для меня это тоже ожидаемо. Тем более на фоне того, что я узнал из беседы с князем Ковалевским и Жоржем Павловичем, которые на многое открыли мне глаза. Если Скуратов докопался до этого так быстро, то очень хорошо. Всякого рода домыслы водились в моей голове в достатке, а вот конкретных фактов не было, и я надеялся, что сыщик поможет именно с этим. Я должен был понять, от кого именно исходит угроза моей жизни с самого верха. Ведь очевидно, что Варга, Леший и вся волчья стая — это просто мелкие пешки. И сам Лаберт, вероятно, фигура не главная, а лишь представляющая чей-то интерес. Любопытно, какое место в этой схеме занимает Майкл? Конечно, тоже далеко не первое, но все же… В отношении Майкла по ясным причинам меня терзало особое любопытство.
Допив компот, я посидел еще несколько минут, глядя в окно и размышляя об этих непростых вещах. Затем отправил Скуратову такое сообщение:
«Здравия желаю, Федор Тимофеевич! Утром не получится — нужно быть в школе на первом уроке. Давайте я к вам заеду часикам к часу дня? Если время для вас неудобное, назовите любое другое, но не позже четырех» — здесь я подумал, что с Ольгой мы время встречи пока не оговаривали, но раньше пяти точно не встретимся, но лучше иметь час в запасе.
Поднявшись к себе, вернее, в гостевую, я первую очередь оценил новый коммуникатор. Включил его тугим щелчком тумблера, тихонько запищал кристалл реута обмениваясь информационным потоком с сетью. Затем вспыхнул экран, яркий, с неожиданно сочными красками, обрамленный сияющей бронзовой рамкой с вензелем.
Обруч управления реагировал быстро и точно. Я остался доволен, но на этом решил общение с коммуникатором прервать. Теперь меня больше интересовало содержимое ящика, присланного Голицыным. Я аккуратно вытащил две части схемы, соединенные длинными проводами в толстой шелковой оплетке, и положил все это увесистое творение инженеров Броневого на стол. Кристалл цодия здесь был крупным, размером с куриное яйцо или даже поболее, он просматривался под колпаком из дымчато-желтого стекла. Стекло делалось с добавлением оксида хрома и фильтровало вредные фоновые наложения в эрминговом потоке. Напротив него за графитовой пластиной, располагался кристалл марсима, тоже достаточно крупный, убранный под мелкоячеистую сетку. Вот он для меня был особо важен, потому как прошивать я собирался его, лишь потом производить согласование и настройку остальных элементов Ц. М. Р-связки. Чтобы снять сетку с марсима, пришлось сходить за набором отверток.
Вернувшись, я прочитал пояснительную записку, написанную, наверное, не Жоржем Павловичем, а Броневым. В ней не оказалось для меня ничего важного, только технические сведения, которые я и так знал. Прошивка прошивателя — уж извините за такое забавное наложение слов — заняла около часа. Эта работа намного более сложная и несоизмеримо ответственная, чем прошивка эрминговых прошивателей, которой я занимался прежде, но взамен эта штуковина, соединившись потом с другой частью схемы, будет исполнять всю рутинную работу за меня. Чтобы выполнить мою задумку, мне пришлось сначала на листе бумаги записать код лемурийскими знаками, разложить его на несколько составных частей и потом уже заняться прошивкой, используя приготовленные подсказки. Затем я потратил больше часа на магическое согласование связки кристаллов Ц. М. Р., и чувствуя себя совсем выжатым, сел возле открытого окна, чтобы покурить.