Ваше сиятельство
Шрифт:
С приютами для детей вопрос решили. Дети оттуда пропадали. Куда девались, было не понятно, по документам мёртвые тела сжигались, но после мужниного вмешательства удалось выяснить, что детей переправляли в провинции. Зачем? Этот вопрос лёг на плечи новой ячейки уголовного сыска.
В общем, жизнь продолжалась и за те месяцы, что мы тут были, многие зёрна заложили. Теперь надо, чтобы они дали всходы и урожай.
– Ясь!
– услышала сзади голос любимого. Повернулась: стоит, едва на ногах держится, в руках мешок. Бросилась ему навстречу. Бледный весь, щёки впали. Словно несколько месяцев не виделись. Что с ним стряслось?
Он заключил в объятия. Столько чувств передаёт его взгляд: тревога, нежность, радость встречи. Боги, что с тобой стряслось, любимый?
Подарил лёгкий поцелуй, отстранился, заключил в объятия, присаживаясь на землю. И начал передавать энергию из окружающей природы. Молча.
– Любимая, слушай внимательно. Я сейчас ухожу. Сейчас очень многое стоит на кону. Не вздумай соваться. Родителей я тоже отослал обратно домой, отец забрал всех. Если вдруг со мной что-то случится, вот тебе одежда обычная, серьги, чалма, и прочие вещи, которые могут тебя погасить. Вот тебе документы, ежели что. Муж протянул мне электронные устройства.
– Если совсем тяжко придётся, Жан тебя заберёт. Моих денег хватит, чтобы тебе с малышом безбедно жить всю жизнь в Сибири. Но если вдруг что, уходи в Восточную Русь.
У меня не было слов. Поняла, что молча глотаю слёзы. Что там творится такое? Что происходит? Неужели я мужа больше никогда не увижу?
“Останься, Мир, прошу. “
– Я не могу, солнышко моё, ты ведь знаешь, не могу бросить людей, мне надо идти. Пообещай, что не пойдёшь за мной. Пообещай.
– Мир, я не могу.
– Ради нашего малыша, обещай. Ради нашей любви. Если я выживу, я вернусь за тобой. Тут еды хватит на долгое время. Сухой паёк - армейский, но он разбухает.
И муж дарит мне поцелуй, долгий, нежный, вливающий в меня очень много энергии. Мир, что ж ты творишь?
“Накапливай, не упирайся, бери.”
И я беру силу, приходящую от него. Сжимаю её, пытаясь вобрать всю в себя.
Он отстраняется. глядит на меня, словно пытается запомнить каждую чёрточку моего лица.
– Обещаю, - ему ведь это нужно, чтобы быть спокойным за нас, то я дам ему слово.
– Люблю тебя.
– И я тебя люблю, вас люблю.
Он отходит на шаг назад и исчезает.
Эпилог
– Мама, мама!
– я грустно посмотрела на дочку и улыбнулась. Черты лица у неё мужнины, каждый раз, глядя на неё, сердце пропускает удар. А потом улыбаюсь, ведь мы живы, и как я могу грустить, если моя девочка мне улыбается?
Пять лет прошло с той поры, как я в последний раз с ним виделась. Хоть бы сообщил о себе что-то. Я два месяца отсидела в нашем месте, а потом чутьё подсказало идти в Восточную Русь. При упоминании Сибири меня сковывал страх. Рожала уже по новым документам там же. В доме, который был оформлен на меня. С помощью своего МАСа влезла в их систему, и навела о себе справки. Работала учительницей в местной школе. И муж имелся. Да только пропал без вести. Я разок явилась в местную школу. Меня узнавали, спрашивали, когда на работу выйду. Подивилась я такому положению вещей, меня даже спрашивали, не нашёлся ли мой муж. А я лишь грустно вздохнула. Мир славно потрудился, планируя мой уход.
– Что, лапочка?
– вернулась мыслями к дочке.
– Мам, смотри, как я научилась делать?
Доченька забирается на горку на самый верх, на крышу паровозика (и как умудрилась забраться?) и стоит на одной ноге. А я не дышу, боюсь пошевелиться, чтобы не отвлечь её. Она стоит, а потом прыгает, словно ласточка из гнезда, делая кувырок в полёте. И я понимаю, что весь привычный уже мне мiр рушится.
Я подбегаю к ней, и вижу малышку на руках у кого-то. С волосами, собранными в белый длинный хвост до пояса.
– Б-бла-г-го-да-рю, - выдавливаю из себя, стараясь утихомирить бешенную скачку своего сердца.
Мужчина встаёт с корточек и оборачивается. И свет темнеет перед глазами.
– Ясь, Ясенька, очнись, - шепчет любимый чуть хриплый голос.
– Мама, мама, очнись, - вторит звонкий родной голосок.
Я поднимаю веки и встречаюсь с встревоженными двумя парами серых глаз. Сглатываю подкативший к горлу ком. Исследую взглядом изменившиеся любимые черты лица. Он постарел - морщинки уже были вокруг глаз. Весь седой: и голова, и брови, и усы с бородой. И не скажешь, что мы ровесники. Лет на двадцать, если не больше старше меня.
Я села, а сказать ни слова не могу. Окинула взглядом окружающее пространство. Наше место.
Нисколечко не изменилось. Тот же шатёр, речка.
– Мамочка, ты как?
– доченька забирается ко мне на ноги и обнимает меня. По моим щекам текут слёзы.
Она своими ручонками их вытирает.
"Надежда моя," - прижимаю доченьку крепко-крепко.
– Наденька, - муж садится рядом и берёт её к себе, сажая на руки.
– Ты такая красивая, и вылитая мама.
"Она вылитая ты!"
"Нет, твой носик, твой взгляд, твои губы."
"Твои глазки, овал лица, твои волосы."
"Ну да, в общем, наша дочка," - не унимается муж.
"Ты мне не хочешь ничего сказать?"
"Я хочу, только надо собраться с духом. Много всего произошло."
"У нас есть время?"
"О, да, у нас теперь уйма времени. Я уволился. "
"Что?"
"Я больше не могу быть Великим Князем, после всего - не могу."
Дочка глядела то на меня, то на отца.
Мир обнял меня одной рукой.
– Вы общаетесь без слов?
– спросила она.
– С чего ты взяла?
– спрашивает муж.
– Просто ты так смотришь на маму, а мама на тебя. Пап, почему тебя так долго не было?
– Ой, доченька, я тебе расскажу как-нибудь сказочку, но не сейчас. Нам вначале с мамой нужно поговорить.
Дочка соскочила с коленок и побежала к речке.