Вашингтон
Шрифт:
По условиям капитуляции британцам позволили отступить в форт Эдвард под французским эскортом, с полными воинскими почестями, если они дадут обещание не участвовать в военных действиях в течение полутора лет. Им разрешили взять с собой мушкеты, но без боеприпасов, и одну пушку. Кроме того, в течение трех месяцев полагалось освободить всех французских пленных.
В составе французских сил были две тысячи индейцев. Как только из форта вывели англичан, краснокожие ворвались туда и разграбили его, прикончив больных и раненых, остававшихся в лазарете. Завладев запасами рома, индейцы напились и пришли в неистовство, начав убивать даже женщин и детей и снимать с них скальпы. Нападению подверглись и британские солдаты, покинувшие форт. Монкальм и несколько других офицеров пытались предотвратить резню, но другие намеренно
И вот в то время как Лаудон расписался в своей полной некомпетентности, на базе графства Фэрфакс создали новое графство и назвали в его честь!
Полковник Вашингтон был зажат в тиски: с одной стороны, необходимо заставлять повиноваться себе других, с другой — самому повиноваться приказам, присылаемым из Лондона, где не имели ни малейшего представления о том, что у них тут творится. К тому же его отношения с Динвидди окончательно испортились. «С самого начала мое поведение по отношению к Вам было дружеским, но Вы знаете, что у меня есть все причины подозревать Вас в неблагодарности, — с обидой писал Динвидди, прознавший о переписке, которую Вашингтон вел за его спиной. — Я убежден, что Ваша совесть и благоразумие допускают, что я прав, сердясь на Вас. Но я готов простить Вам». Сии христианские чувства вице-губернатору внушала мысль о скором отъезде в Англию для поправления сильно пошатнувшегося здоровья. Однако Вашингтон не снизошел к его состоянию. «Не знаю, чем я подал Вам повод, милостивый государь, подозревать меня в неблагодарности, в ненавистном мне преступлении, коего я всегда со всем тщанием избегал», — ответствовал он. Это было чересчур, и когда Вашингтон в очередной раз обратился к Динвидди с просьбой предоставить ему отпуск для поездки в Уильямсберг, тот отказал. «Я просил об отпуске не для того, чтобы развлекаться», — угрюмо возразил полковник. В сентябре умер его главный покровитель — полковник Фэрфакс, и он всё-таки поехал в Бельвуар, чтобы сказать ему последнее «прости».
Джордж уже понял, что в армии ему карьеры не сделать и надо реально смотреть на вещи, то есть становиться плантатором, хозяином, который сам себе голова. Еще летом, вспоминая Маунт-Вернон, он заказал Ричарду Вашингтону в Лондоне мраморный камин с пейзажем над каминной доской и красно-желтые обои для стен (это была тогда самая модная в столице расцветка). Вашингтон вообще хотел для своего любимого поместья только всё самое лучшее и фешенебельное. Выписал кровать, обеденный стол и дюжину стульев из красного дерева, хотя оно стоило очень дорого. Заказал полный обеденный сервиз из тончайшего фарфора, камчатные скатерти и салфетки, серебряные столовые приборы со своим гербом: грифон над короной поверх щита с тремя звездами и полосой и латинский девиз из «Героид» Овидия: Exitus Acta Probat(Исход — суть деяний).
Той осенью полковник Вашингтон вновь жестоко страдал от «кровавого поноса» — дизентерии. Симптомы болезни стали проявляться еще с середины лета, но теперь приняли угрожающий характер. Поначалу Джордж еще пытался скрывать свое положение, однако к ноябрю это сделалось невозможно. Его мучили колотье в боку и боли в груди, он стремительно терял силы, и скоро ноги уже не держали его. Доктор Крейк осмотрел его и пришел в ужас: зачем же он так запустил свой недуг? Теперь уже вся кровь испорчена; на то, чтобы поправить дело, потребуется уйма времени… Несколько «целительных» кровопусканий ослабили Вашингтона еще больше. Доктор прописал ему покой, свежий воздух и чистую воду. Поручив командование капитану Стюарту, Джордж поехал лечиться домой.
В середине ноября ему нанес визит доктор Чарлз Грин из Александрии, запретил есть мясо и прописал диету из желе и жидкой пищи, которую полагалось запивать чаем или сладким вином.
Вашингтон всегда с предубеждением относился к медикаментозному лечению и предпочитал подождать, пока «само пройдет». Первое время за ним ухаживала сестра Бетти (кстати, они были очень похожи внешне), но она не могла надолго оторваться от собственной семьи [8] . Джордж попытался извлечь выгоду из своего незавидного положения. Он написал короткую записку Салли Фэрфакс, прося
8
В мае 1750 года Бетти вышла замуж за преуспевающего купца Филдинга Льюиса, овдовевшего тремя месяцами ранее (первым браком он был женат на Катарине Вашингтон, кузине Бетти). С 1752 года они жили во Фредериксберге. Бетти исправно рожала детей, однако они умирали в младенчестве.
…Салли действительно приехала. Ее муж задержался в Лондоне по судебным делам, и она смогла ненадолго отлучиться, но к Рождеству ей надо быть дома. Пусть! Пусть хоть несколько дней, но она здесь, рядом с ним! Она шутливо приняла на себя роль сиделки, слегка подтрунивая над ним; он подхватывал ее шутки, удивляя неожиданным остроумием, но по большей части молча любовался ею, старался запомнить ее такой, какая она сейчас, когда они только вдвоем… Ей пришлось оставить его на Рождество, но она пообещала навещать его и пожелала поскорее выздороветь.
Зима 1757/58 года выдалась на редкость суровой: морозы доходили до 27 градусов. Реки и озера покрылись льдом. Люди в основном сидели по городам: переезды были сущей мукой. Военные действия временно приостановились; французские офицеры прекрасно проводили время в Монреале и Квебеке, устраивая балы и ухаживая за дамами; англичане вели себя примерно так же — в своих владениях. На Рождество обменялись пленными и подарками: корзины с бристольским пивом против корзин с шампанским, дичью, кофе, пуншем; поделились и «свежими» газетами.
Болеющий полковник Вашингтон воспользовался передышкой, чтобы приобрести 200 акров земли в районе Дог Ран (Собачьего ручья) и еще 300 акров у ручья Литл-Хантинг-Крик. Задумав полностью перестроить Маунт-Вернон, он углубился в изучение книг по архитектуре.
ЖЕНИХ
Едва ему начинало казаться, что болезнь отступает, как она напоминала о себе с новой силой. Некоторые симптомы теперь походили на туберкулез, и Джордж уже думал, что скоро последует за братом Лоуренсом, не дожив даже до 26-го дня рождения. 1 февраля он отправился в Уильямсберг, но, пылая в жару, был вынужден повернуть с полдороги домой. Призванные врачи сурово отчитали его за безрассудство: мыслимое ли дело — отправляться в далекий путь в таком состоянии! Между тем в Уильямсберге уже распространились слухи о том, что полковник Вашингтон скончался. Пришлось давать опровержение. «Я слышал о письмах от мертвецов, но еще никогда не имел удовольствия получать их, пока мне в руки не попало на днях Ваше приятное известие», — с облегчением писал ему друг Роберт Картер Николас. Молодая энергичная натура Джорджа бунтовала и не желала смириться с уходом во цвете лет. Ведь он еще ничего не совершил, даже семьей не обзавелся! Какая память останется о нем?
Бог с ней, с военной карьерой. 4 марта он написал полковнику Джону Стэнвиксу подробное письмо о том, какой ущерб был нанесен болезнью его здоровью и что ему нужно вести себя с величайшей осторожностью, если он хочет выздороветь. По этой причине он намерен «оставить командование и удалиться от всех государственных дел, предоставив занять мой пост другим, более пригодным для этой задачи». На следующий день он выехал в Уильямсберг, остановившись по пути в доме матери. В столице он посетил доктора Джона Амсона, который уверил пациента, что его опасения в отношении чахотки беспочвенны и дело уже идет на поправку.
Джордж воспрянул духом. По раскисшим дорогам было сложно передвигаться даже верхом, и он завернул в графство Нью-Кент к своему другу Ричарду Чемберлену, чтобы погостить несколько дней. Тот познакомил его со своей соседкой, молодой вдовой Мартой Дэндридж-Кастис. В июле прошлого года она потеряла мужа и жила теперь с двумя детьми — четырехлетним Джеки и двухлетней Пэтси — в роскошной усадьбе на берегу реки Памунки, которую в обиходе именовали «Белым домом». Конечно, Джордж уже слышал о миссис Кастис (мир тесен, особенно если это мир виргинских плантаторов) и был рад возможности представиться ей лично.