Вашингтон
Шрифт:
В конце апреля 1778 года Вашингтон получил неофициальное известие, что 6 февраля Франция признала независимость Америки и заключила с ней военный союз, а также договор о предоставлении Франции режима наибольшего благоприятствования в торговле. Бенджамина Франклина отныне принимали в Версале как посла Соединенных Штатов. Узнав об этом, пылкий Лафайет расцеловал Вашингтона в обе щеки, а у самого генерала на глаза навернулись слезы радости.
«Всемогущему повелителю Вселенной было угодно благосклонно выступить в защиту Соединенных Штатов Америки и, даровав нам могущественного друга среди государей всего мира, утвердить нашу свободу и независимость на прочном основании; нам следует выделить день для вознесения благодарности за Божественную доброту», — писал Вашингтон в приказе по армии от 5 мая 1778
Ночью он выслал патрули для охраны лагеря, опасаясь, как бы неприятель не захватил их врасплох посреди празднований, как сделал он сам с гессенцами в рождественскую ночь 1776 года. Но всё было тихо.
Через несколько дней в лагерь приехал Бенедикт Арнольд, наконец поправившийся после ранения. Солдаты, бывшие с ним при Саратоге, бурно его приветствовали. Арнольд не позволил ампутировать свою многострадальную левую ногу, но она плохо срослась и стала на пять сантиметров короче правой, из-за чего ему было трудно передвигаться без посторонней помощи. Вместе с солдатами Вашингтона Арнольд принес присягу на верность Соединенным Штатам.
Пора было нанести решающий удар.
СОЮЗНИК
Генерал Уильям Хоу, прекрасно проведший зиму в Филадельфии, вернулся в Англию, передав командование генералу Генри Клинтону. После вступления в войну Франции британская стратегия претерпела изменения: Клинтону было приказано перебросить восемь тысяч солдат (треть его армии) на защиту Вест-Индии и Флориды, которые могли подвергнуться нападениях Он решил оставить Филадельфию и переправиться в Нью-Йорк через Нью-Джерси в расчете на то, что лоялисты поднимут восстание и власть британской короны над американскими колониями будет восстановлена. Но лоялисты из Филадельфии, за зиму неплохо нажившиеся на торговле с британскими солдатами, теперь были охвачены паникой и стремились уйти из города вслед за отступающей армией. Это в планы Клинтона не входило: зачем ему лишняя обуза? Был издан приказ, что к армии могут примкнуть лишь те, кто способен обеспечить себя как минимум на две недели.
В начале июня Континентальная армия вернулась в столицу. Вашингтон, величественный в своем великодушии, предотвратил всякого рода репрессии и воспротивился плану обложить налогом богатых «коллаборационистов». Светлое здание свободы нельзя построить на грязном фундаменте мести. Комендантом Филадельфии он назначил Бенедикта Арнольда. Новый градоначальник зажил на широкую ногу и принялся ухаживать за богатой невестой — хорошенькой восемнадцатилетней Пегги Шиппен, вдвое его моложе, которая, по слухам, во время оккупации водила дружбу с британскими офицерами, в частности с майором Джоном Андре. Этот тридцатилетний красавец, получивший образование в Швейцарии, обладал разносторонними талантами: писал стихи, играл на сцене и рисовал весьма похожие карандашные портреты, в том числе и красотки Пегги.
Десять тысяч британцев и гессенцев пробирались из Филадельфии в Нью-Йорк, таща за собой огромный обоз из полутора тысяч фургонов, растянувшийся на 12 миль. Вашингтон созвал военный совет: стоит ли напасть на отступающую армию? Большинство офицеров, памятуя о прошлых поражениях и содрогаясь при воспоминании о минувшей зиме, советовали проявить осторожность. Даже Генри Нокс считал, что отважиться сейчас на генеральное сражение — просто безумие, а Чарлз Ли был категорически против. Только неистовый Энтони Уэйн заявил, что нужно «бургойнить Клинтона». 18 июня Вашингтон послал шесть бригад вдогонку за англичанами, а остатки Континентальной армии переправились через реку Делавэр и четыре дня спустя вступили в Нью-Джерси.
Стояла жаркая и душная погода; дождь не освежал, а только усиливал мучения английских солдат, вынужденных париться в своих шерстяных мундирах, обвешанных амуницией. В день удавалось проделать не больше шести миль. Люди валились с ног, умирали от солнечного удара; ряды британцев редели, так как многие дезертировали. В кои-то веки Континентальная армия получила численное преимущество над врагом. Самое время напасть на него и поквитаться за всё! Но Чарлз Ли по-прежнему заявлял, что в интересах патриотов дать англичанам уйти: пусть себе катятся в Нью-Йорк, а оттуда убираются в Англию. Грин был не согласен с ним: «Я против опрометчивых решений, однако мы должны сохранить нашу репутацию». Лафайет убеждал главнокомандующего не идти на поводу у осторожничающих. Уэйн и Штойбен тоже рвались в бой. Вашингтон, поверивший в свои силы, принял решение наперекор большинству: они нападут на британцев.
Двадцать пятого июня, узнав, что неприятель приближается к деревушке Монмут-Корт-Хаус, Вашингтон вознамерился послать Ли возглавить наступление, дав ему четыре тысячи солдат. Ли счел это поручение ниже своего достоинства: такая миссия пристала какому-нибудь юнцу из добровольцев, но никак не ему. Вашингтон спорить не стал и передал командование авангардом Лафайету, который уже давно горел желанием отличиться в бою. Испугавшись, что Лафайет украдет у него славу, Ли тотчас заявил, что передумал. Вашингтон оказался в неловком положении: и с заместителем ссориться нельзя, хотя тот и не слишком стремится в бой, и Лафайета обидеть не хочется. Всё же он нашел компромисс: назначил Ли старшим и дал ему еще тысячу солдат.
Когда между арьергардом британцев и передовыми частями американцев оставалось всего шесть миль, Вашингтон приказал Ли атаковать на следующее утро, как только неприятель выступит в путь. Сам он с шестью тысячами солдат готов ринуться вперед, едва разгорится дело.
Британцы снялись с лагеря еще до рассвета, пытаясь уйти от преследования. Вашингтон послал Ли приказ немедленно наступать, пусть его солдаты бросят все пожитки и идут налегке. Солдаты даже поснимали рубашки, потому что уже утром стояла жара больше сорока градусов и было нечем дышать. К одиннадцати утра несколько человек умерли от теплового удара.
Около полудня Вашингтон с основными силами подтянулся к Монмуту. Впереди доносились звуки выстрелов и другие военные шумы; он решил, что всё идет по плану. Но тут какой-то местный фермер, бежавший навстречу, крикнул, что американцы отступают. Вашингтон не поверил, тем более что никаких донесений от Ли не было. Однако перепуганный юный флейтист, запыхавшись, подтвердил: да, наш авангард отступает. Вашингтон пригрозил его выпороть, если он будет нести всякую чушь. Главное — не допустить паники. Пришпорив коня, он поскакал вперед. Очень скоро ему стали попадаться бегущие солдаты. Всё выяснилось: Ли вполсилы напал на арьергард англичан, в который Клинтон поставил лучших солдат под командованием Корнуоллиса; те быстро обратили ситуацию в свою пользу и опрокинули американцев. Мимо Вашингтона из последних сил ковыляли изнуренные люди с вытаращенными глазами, тщетно ловя раскрытыми, пересохшими ртами горячий воздух. И тут к нему подскакал сам виновник происшедшего со сворой своих собак.
— Что это значит, сэр? — проревел Вашингтон. — Я хочу знать, что означает это смятение и беспорядок!
Ошарашенный Ли тупо уставился на него и не мог ничего выговорить, кроме «Сэр? Сэр?». Он-то считал, что совершил подвиг — вывел армию из-под удара, организовав отступление.
— Американские войска не выстояли бы против британских штыков, — наконец попытался он объяснить.
— Чертов трус! — рявкнул Вашингтон. — Вы даже не пустили их в ход!
Свита оцепенела: целомудренный Вашингтон честил Ли на все корки и ругался так, что «листья сыпались с деревьев», как вспоминал потом генерал Чарлз Скотт. На него было страшно смотреть. Этот неожиданный приступ ярости произвел куда более сильное впечатление, чем сами слова.