Василиск
Шрифт:
– Нет, но я чувствую... это близко мне, мастер. И много у вас таких зверей, да?
– Увы, это единственный экземпляр, как и мои поделки. Он не пригоден для массового тиражирования. Ну сколько детишек подержат руках этого зверя?
– Это неважно, мастер. Когда речь идет красоте, бывает достаточно просто знать, что она где-то есть. Скажите, а вы посещаете нас там, ну, в реальности? Иногда у нас появляются чудо-игрушки. Дети говорят: утром пришли и увидели. Или, говорят, в песке откопали...
– Все Иванушка. Он забирает игрушки и уносит к вам. А я - нет, я только здесь. Зачем и что мне там...- Мастер посмотрел через плечо
– Тут мы в свое время что-то недодумали, - сказал он.
– Что-то мы упустили, если тебя, Гасан в свое время не наказали, не отлучили и не прогнали. Нам надо по-большому, по-крупному, надо, чтоб было что показать в комплексе. А ты ерундой занимаешься, мелочевкой, отдельными, видишь ли, игрушками. А игрушка - она отвлекает. От выполнения. А?! Это "А" произносилось на выкрике, как бы в отрыве от остального текста, и придавало словам Кащея мучительно хамский оттенок. Было ясно, что Гасан с его заботами о чурбаках, его игрушками - для него, Кащея, раздражающе малая величина.
Усы мастера обвисли, он молча смотрел под ноги, где на траве беспомощно валялся диковинный зверь, и не решался подобрать его. Ибо в века так: работник, творящий новое, беззащитен перед наглостью и хамством. Нури покраснел, ему стало стыдно, словно это он сам обидел старого мастера. Он подумал, что, конечно, Кащей - осколок прошлого, не более, и к тому же его уже уволили. Но Нури знал и видел: здесь, в Заколдованном Лесу, с Кащеем предпочитают не связываться, ибо он сумел каким-то образом внушить многим, что отставка его - дело временное...
– Вы хотели оскорбить мастера, Гигантюк, вам это удалось, - сказал Нури.- Не словами, они не имеют смысла. В игрушках, как и во всем остальном, вы не специалист. Оскорбили тем, что взялись судить о его деле, тоном своим оскорбили. Я не требую от вас извинений, уйдите. Вы завистник, вы мне противны. Гигантюк ощерился.
– Чему завидовать, вот этому?
– носком башмака он ковырнул зверя. Масштаб не тот. Помню, мы из нержавейки обелиск соорудили семь на восемь - вот это да! Далеко было видно. Убрали... Говорят, безадресный. Но ничего, Сатона снимут, обелиск восстановим. А о вас я слышал. Вы - Нури, бывший кибернетик. От науки, значит, ушли. А куда пришли? Вот то-то...Гигантюк стоял, раскачиваясь.
– Меня не интересует мнение бывшего. А я есть и буду! Он двинулся посередине улицы. Нури поднял зверя.
– Возьмите, Гасан. Вы великий мастер, верьте мне...
После Гигантюка разговор их как-то погас. Гасан игрушечник сел за работу и тем утешился. Для мастера работа всегда и цель и утешение. А Нури пошел к отведенной ему избе, возле которой его уже ждал Иванушка. Он боком сидел на широкой спине ездового хищника - Серого волка и готов был все показать и обо всем рассказать.
Что может старик Ромуальдыч, Нури узнал к концу экскурсии, когда попутно выяснилось: придется-таки ему остаться в Заколдованном Лесу. Естественно, по доброй воле
Управляющий комплекс разместился в обширном зале со сводчатыми потолками. Помещение комплекса было вырублено в основании утеса с поросшей соснами макушкой и смотрело фасадом на небольшую нехоженую поляну. Фасад, выложенный из слоистого песчаника и заросший плющом, почти сливался со скалой. Только выходящую наружу покрытую инеем петлю криогенной электролинии Нури воспринимал как диссонанс в этой совершенной гармонии ландшафта и техники.
Старик Ромуальдыч, задумчивый и грустный, сидел за подковообразным пультом, обрамленным экранами. Деревянная скамья под ним тоскливо скрипела.
– Тэк-с, посмотрим, что у нас на выходе...- Нури встал внутри подковы, отодвинул в сторону свисающий на толстом кабеле шлем с присосками. Все было знакомо - и шлем электронного стимулятора умственной деятельности, попросту шапка ЭСУДа, и вогнутые экраны "Кассандры". Пальцы привычно забегали по клавиатуре пульта. На экранах сразу выявились странные фигурки, похожие на волосатую букву "Я". Они деформировались и расплывались, то теряя очертания, то приобретая голографическую рельефность. Старик Ромуальдыч, передергиваясь, вытянул длинную руку и, ткнув в клавишу костлявым пальцем, стер фигуры. Но из призрачных глубин экранов бездарным порождением убогой фантазии выплывали новые уродцы.
– Мерзоиды! Сплошные мерзоиды!
– забормотал старик Ромуальдыч.
– И делаю я многое сему подобное, взоры оскверняющее...
– Над задачами воссоздания бо-о-льшие коллективы работают, а вы тут в одиночку...- Нури переключил прогнозную машину на анализ эволюции буквообразных уродцев.
– Вот и шапкой вынуждены пользоваться, а ЭСУД ведь не для этого, он для экстренных случаев... Вы хоть понимаете, сколь невероятно сложна программа восстановления?
– Нам понимать ни к чему. И шапка у нас не затем, чтоб думать, а для вложения души. Мы проблему нутром чуем. Энциклопедисты - примитивисты, вот мы кто. А программа что... нам ее готовую дали.
– Как - готовую?
О программах Нури знал все, поскольку в воспитатели поднялся с должности генерального конструктора большой моделирующей машины. С тех пор прошло почти пять лет, но знания - это поражало его самого остались... Однако разве кто-нибудь работал над программой создания сказочных форм? Такие вещи втайне не делаются.
– Кто вам ее дал?
– Директор ИРП, кто ж еще. У вас там по этой программе все и воссоздается. И эта, виверра, и карликовый бегемот...
– Товарищ Ромуальдыч, - цыганский надрыв в голосе Нури был неподделен.
– Эти ж программы для реальных форм! А у вас - сказочные!
– Э, все едино. Это нутром надо чуять.
– Ага!
– Нури увидел, как буква "Я" утолщилась снизу, а в кружочке возник и замигал кошачий глаз.
– О нутре - это я понял. Но как по программе для реальных форм вы умудряетесь получать формы сказочные - вот чего : понять не могу. Откуда, к примеру, дракон?
– Сие тайна великая есть.
– Повторяетесь. Про тайну и Иванушка говорил.
– Тем более, тем более, - забормотал старик Ромуальдыч. Глаз его задергался, словно перемигиваясь с буквой "Я", которая, перепрыгнув на экран центрального дисплея, превратилась в мохнатый колобок, мигнула последний раз и бесформенно сплющилась.
– Коли двое говорят, надо прислушаться. Иванушка чист душой.