Василиск
Шрифт:
В свете луны завеса потеряла радужность и воспринималась как прозрачный белый туман. Пес вошел в него, а следом и Нури - вдруг поняв, что если заговорит сейчас, то Гром уже не станет молчать, как обычно... Тот на ходу прижался к ноге Нури.
– Добрый человек и собака поймут друг друга и без слов. Но иногда так хочется поговорить, а не с кем. Говори, Нури, и я тебе отвечу.
Нури не удивился. Ощущение сказки уже овладело его сердцем. Он много раз видел, как охотник Олле разговаривал со своим псом вслух. Гам, вне сказки, Гром отвечал ему молча. А в Заколдованном Лесу он, естественно, и должен говорить...
– Ты уже был здесь?
– Много раз.
– Все-таки защита, а мы идем свободно...
– Если ночью и с тобой, то можно. Дети
– Но я взрослый!
– Ты веришь в сказку.
– Не понимаю...
– Тогда не знаю. Ведь я только собака, хотя и большая. Скажи, Нури, тебе иногда хочется повыть? Попросту, по-человечески? Мне интересно. Олле, например, никогда не воет.
– Если я скажу, что не хочется, ты поверишь?
– Нет, - пес надолго замолчал, поглядывая снизу на человека.
– Мне хорошо, когда Олле рядом, но он часто уходит без меня, и тогда я вою. У тебя тоже кто-нибудь уходит? Ну, тот, кого ты любишь?
Нури не ответил на вопрос, а мог бы. Если кому человек и верит без остатка, то, конечно, собаке. И кто видел собаку, что не оправдала доверия?
Там, где они шли, туман светлел, и близкие звезды светили им, и вздрагивали вслед шагам махровые ромашки, А в конце прохода откуда-то сверху спланировал Ворон и сел на плечо Нури.
– Это наш Ворон, - сказал Гром.
– Тот самый.
Нури поднял руку, и Ворон ущипнул его за палец.
– А почему молчит?
– Умный. Здесь, в Заколдованном Лесу, было гораздо светлее и от луны, и от глубокого свечения Жар-птицы, расположившейся неподалеку на яблоне. В клюве у нее был зажат длинный стебель какой-то травы, надо думать, приворотного зелья. А под яблоней был сооружен очень широкий котел с низким помостом вокруг. Возле помоста стояла дубовая бадья и висел долбленый ковш. Под котлом вспыхивали редкие угарные огни, и тогда в котле что-то взбулькивало, лопались пузыри, выпуская пахучий пар. Большой сруб с мелкими окошками виднелся невдалеке, а на веревке между срубом и яблоней висели пучки травы, пристегнутые бельевыми прищепками, Под тускло светящимся окошком сидел, ничего себе, Серый Волк, мерцая исподлобья зеленым взглядом.
Гром было ощетинился, но, принюхавшись, вильнул хвостом и убежал в полумрак, откуда доносилось громкое хрумканье и что-то похожее на скрежет зубовный.
Потом из темноты оформился Дракон, вытянул длинную шею к котлу, и Нури застыл, как завороженный. Не то чтобы Дракон поражал воображение, скорее наоборот. Голова его была такой, какой и должна была быть. Разноцветные чешуйки, каждая с ладонь, покрывали ее, и только ноздри казались бархатными, да отвисала мягкая нижняя губа, обнажая полуметровые плоские белые резцы жвачного животного. В кошачьих зрачках отражались синие языки костра. Туловище было плохо различимо, но Нури снова охватило ощущение ужаса, первобытного и дремучего. Борясь с дурнотой, он похлопал Дракона по влажной ноздре: - Ну, чего уставился? Вытер пот со лба, чувствуя, что уже надоело бояться. Боялся неизвестно чего там, на поляне с единорогом, испугался травоядной скотины здесь, где по законам сказки страхи не должны пугать. А тем не менее холодный пот за ушами - вполне настоящий! Дракон покосился на Нури, выдохнул струю горячего воздуха.
– Уууууу?..
– низкий гул заполнил пространство.
– Чешите грудь!
– донесся из темноты могучий бас.
– Чего - "у", спрашивается, сроков не знаешь? Дракон вздрогнул и попятился в темноту. Нури машинально зачерпнул ковшиком из бадьи, заставил себя выпить. Молоко?
– вяло подумал он. Но пахнет медом. Или нет, липовым цветом...
Страх отходил, словно светлый огонь пробежал по жилам.
Нури осушил второй ковшик и засмеялся. Заскрипела дверь, и из сруба вышел Иванушка с большой поварешкой, похожей на весло. По дороге сняв пучок травы, он залез на помост и долго помешивал варево. Потом, наморщив лоб, осмотрел пучок, отделил травинку, остальное бросил в котел. С хлюпанием лопнул большой пузырь.
– Три-четыре!
– заорал Ворон за ухом у Нури. Жар-птица вздрогнула,
– Мир вам, мастер Нури! Садитесь, прошу.
– А что в котле?
– шепотом спросил Нури.- Видимо, живая вода, а?
– Сие тайна великая есть.
– Иванушка шуровал мешалкой.
– Но вам, как гостю, скажу: обычный первичный бульон. Состава его действительно никто не знает. А только, как написано в букварях, из него все вышло...
Он принес и положил в котел шершавую доску, оперев ее на край.
– Ага, - обрадовался Нури.- Понятно, полезем в котел омолаживаться... Мне уже пора, да?
– Нет, - Иванушка не поддержал шутки.
– По доске из котла вылазит, что получилось. Ну, а ежели оно совсем маленькое, то дуршлагом вылавливаем.
– Живое?
– Чаще все же семена. И вот тут гадать приходится- то ли в землю закапывать, то ли на ветер пустить, то ли в ручей кинуть? Экспериментируем. То ли птице дать склевать? А ежели колючее, то куда цеплять для дальнейшего разнесения - на хвост ли собачий, на бок ли телячий?
– Скажите, какие сложности!
– То-то. И какой тут фактор влияет, никто сказать не может. Действуем методом ползучего эмпиризма при полном отсутствии теории Я бы сказал, методом научного тыка.
– И не знаете, что получится? Иванушка оставил мешалку, усмехнулся.
– А вы, Нури? Вы всегда предвидите последствия своих действий? Хотя бы в деле воспитания? Не отвечайте - это я так просто спросил. Если метод не формализован, то предвидение результата - дело статистики, а в биологии, как и в воспитании, флуктуации способны исказить любую статистику. В общем-то это меня мало трогает: не терплю формализаций. Как и вы, да? Иначе с чего бы вы из кибернетики ушли в столь не детерминированную область деятельности, как воспитание? Не отвечайте, это я просто так спросил... Что больше всего пленяет меня в гносеологии, так это идея о бесконечности познания. Как это утешительно - знать не все! Вот видите, я друшлачком снимаю пену с навара - и на холстинку ее. Высохнет, будет коричневая пыль. Ан нет, не пыль это! Пыльца. Махнет Дракон крылом, вихрь будет, разлетится пыльца и на окрестные цветы осядет, а что из того выйдет - никто сказать не может. А мы потом ходим, смотрим и удивляемся.
– Идите к черту, Ваня... Вы мне так мозги заморочили, что я и впрямь поверил. Мне говорили, будто у вас здесь те же установки, что и остальных лабораториях ИРП. Только методики, подозреваю, у вас другие. Я бы сказал, не совсем корректные...
Из кустов появился некто грубый и ужасный Обличьем, босиком и в переднике из меха чухундры.
– Дядя Митя, и вы тут!
– воскликнул Иванушка.
– Вот не ждал. А что, опять на болото лазали, да?
– Об чем ты? Буде болтать при людях.
– Поздоровайтесь с гостем, дядя Митя. Это воспитатель дошколят Нури из ИРП.- А я Неотесанный Митяй. Леший, значит.
– Настоящий?
– Нури пожал твердокаменную пятерню, удивляясь силе ее.
Леший не ответил на вопрос, он разгладил бороду, посыпались зеленоватые искры.
– Трещит, проклятая. Потому - все вокруг электризовано. От бороды наводки, работать невозможно. Кругом помехи. Неотесанный Митяй засопел, полез в карман передника и стал что-то выбирать мосластыми пальцами на черной своей ладони.
– А сбрить, - не подумав, предложил Нури. Неотесанный Митяй долго смотрел, как лопаются в котле пузыри.
– Пусто тут у вас, - ни на кого не глядя, молвил он.
– Отойду вот в сторонку, семечко посажу, а? Интересуюсь задать вопрос: и за каким лешим тебе, Ванюшка, воспитатель понадобился? это ж надо - сбрить...
– Ну, не всяко лыко в строку, дядя Митя. Непривычный он к нам. А так ничего. Алешка говорит - чист сердцем.
– Чешите грудь! Старик Ромуальдыч вон тоже чист, а толку?
– Нури - кибернетик. Один из лучших на планете!
Леший пригляделся к Нури и вроде бы помягчел. Он полез ковшиком в бадью, пошаркал по дну, ничего не достал и вздохнул: