Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции
Шрифт:
Тем не менее многие «шестидесятники» приветствовали контакт с нами и отвечали на приглашения в тех случаях, когда им разрешалось так поступить. Обычно мы выполняли организаторские функции, когда американские писатели или другие деятели культуры посещали посольство в соответствии с нашим соглашением об обменах. При выполнении одной из этих функций я впервые встретил Васю. Я видел его довольно часто, когда работал в посольстве в 1970-х, и поэтому мы очень близко познакомились друг с другом в то время, когда Центр Вудро Уилсона пригласил его приехать на год в Вашингтон.
Среди воспоминаний о наших встречах в Вашингтоне можно выделить два случая. В самом начале 1981 я был временным поверенным в американском
135
Джек Мэтлок излагает здесь свое видение ситуации. На самом деле Аксенов был вынужден эмигрировать.
Это известие стало для него тяжелым ударом. Как бы ни тяготили его многочисленные ограничения, существовавшие в Союзе, Россия была его родным домом, и радость от того, какую свободу он обретет в Америке, омрачали горькие чувства, вызванные тем, что его отвергло правительство собственной страны и теперь он не сможет вернуться туда, когда пожелает.
Майя приготовила роскошный обед из морепродуктов — помню, было много лобстеров. Внешне все мы казались полными воодушевления и радушно приветствовали Аксеновых в Америке, но присутствовала и тайная меланхолия, созвучная джазовым мелодиям, которые так любил Вася.
Следующий кадр моих воспоминаний: Ребекка и я устроили обед для Аксеновых и Любимовых. Юрий Петрович ставил тогда в Вашингтоне свою версию «Преступления и наказания» в театре «Арена». Они были двумя титанами русской культуры, обреченными на то, что, к счастью, оказалось временным изгнанием, хотя тогда никто не верил, что оно будет временным. Леонид Брежнев был на пике своей власти, но уже заметно старел. Во время обеда Вася и Юрий потчевали нас веселыми импровизированными пародиями. Любимов играл Брежнева, а Вася — советского журналиста-подлизу, задававшего ему вопросы. Их представление держало всех гостей в напряжении и подарило нам один из самых памятных вечеров, который мы пережили.
Васе разрешили вернуться в Москву во время горбачевской перестройки. Тогда я был американским послом в Москве, и мы с Ребеккой пригласили Васю и Майю остановиться у нас во время их пребывания в Москве. Вместе с ними мы посетили спектакль, поставленный по мемуарам Евгении Гинзбург в «Современнике» Олега Табакова, а также спектакль по Васиной повести «Затоваренная бочкотара». И то и другое было поставлено великолепно. Вася был глубоко потрясен изображением переживаний своей матери и доволен тем, что Табаков и актеры «Современника» сумели поймать дух и юмор истории, которую он написал.
Во время своей первой поездки в Россию — тогда она все еще была частью Советского Союза — Вася согласился прочитать лекцию в «Спасо-хаусе» (резиденции посла США в Москве) о своей жизни в Америке. Он назвал ее «Русский писатель в Америке». Насколько я помню, смысл ее заключался в следующем: «Я — русский писатель, живущий в Америке. Когда моя страна отвернулась от меня, Америка меня приняла. Но я все еще русский писатель. Русский писатель в Америке». В следующем году Вася был восстановлен в статусе советского гражданина.
Как американца, чья жизнь была связана с русской культурой, меня успокаивала мысль, что моя страна в критические времена служила убежищем для творческих людей, столкнувшихся с политическими притеснениями у себя дома. Василий Аксенов и Юрий Любимов, наряду со многими другими, включая Владимира Набокова, Александра Солженицына, Мстислава Ростроповича, Эрнста Неизвестного и Иосифа Бродского, обогатили и американскую, и русскую культуру своим присутствием на нашей земле. Любому, кто утверждает, что фундаментальные интересы России и Америки находятся в конфликте, следует обдумать тот факт, что наши культуры не только совместимы, но и взаимно поддерживают друг друга. Никакая культура не может существовать без другой, и нет лучшего доказательства наших общих ценностей, чем творчество Василия Павловича Аксенова.
Александр Кабаков
1. Он дал мне звездный билет [136]
Мне было шестнадцать лет, я читал журнал «Юность» и точно знал, что писатель Василий Аксенов пишет именно для меня и обо мне. Собственно, по мере того, как в юности я читал Аксенова в «Юности», я и становился собой и в конце концов стал тем, кем стал. Не в этом коротком возгласе восхищения и благодарности определять место Аксенова в истории русской и истории вообще. Место это уже давно определено. Он не просто ввел в историко-литературное существование свое и несколько последующих поколений, он создал эти поколения — их вкусы, мифы, стиль жизни, образ мыслей, представления о мире и себе самих. Еще точнее — он сам стал стилем, мифом, философией. Он не только создал большую часть русской прозаической классики второй половины XX и начала ХХI века — он предложил современникам образец идеальной писательской и вообще человеческой жизни в далеко не идеальных и вообще нечеловеческих обстоятельствах.
136
Опубликовано в специальном издании университета им. Джорджа Мейсона (США), посвященном Василию Аксенову («For Vassily Aksyonov Thoughts on Your Retirement George Mason Universiti, April 21. 2004»).
Я — один из тех, кто вышел из Василия Аксенова. Помешанный на литературе школьник, в полуобморочном от нетерпения состоянии открывавший новый журнал с новым Аксеновым, я ни в каком сне не мог увидеть, как когда-нибудь встречусь с ним, познакомлюсь, стану младшим другом. Он был еще совсем молодым человеком, но уже тогда мерцающий ореол легенды окружал его.
Чему существование Василия Аксенова учило меня? Например, тому, что в Советском Союзе можно писать так, чтобы это было литературой. Еще совсем мальчишкой я уже не верил, что можно писать честно, смешно, грустно, трогательно — и это будет напечатано в нашей стране. Случай Аксенова почти убедил меня, что можно. Почти — потому что я был уверен, что случай этот абсолютно исключительный. Вообще-то я был прав…
Потом мы познакомились, я вечно буду благодарить Бога и джаз, нашу общую любовь, за это знакомство. Он никогда не давал мне уроков, но само сосуществование с ним в одном литературном и жизненном пространстве было уроком. У него я учился видеть фантастическую сущность нашей жизни и реальную сущность литературы, замечать плавное, без швов соединение комического и ужасного, повелевать словами и подчиняться их силе. Не будь его примера, я бы никогда не решился на литературную попытку — мне казалось, что уже нечего там искать, он своими сочинениями постоянно доказывал, что там еще многое можно найти. Все, что я написал, суть поиски вокруг застолбленного им участка.