Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие
Шрифт:
Тут и Ельцин (кто-то шепнул ему, что это ж тот самый – самый знаменитый) предложил ему партию в теннис. Но – не сейчас, не сейчас, а когда вся эта муйня закончится…
Ну а это – что? Откуда в осажденном лагере – райские звуки струнного инструмента? Откуда слышен смычок виртуоза? Да еще и знакомого!
«В углу басовитым соловьем разливается виолончель Ростроповича. Увидев товарища по изгнанию, Слава, как был в каске и бронежилете, бросается с поцелуями: "Сашка, ты тоже здесь! Вот здорово! Люблю твой талант, Сашка, ети его суть!.. <…> Песню твою люблю! Музыку обожаю! Ты первоклассный мелодист,
Корбах для смеха дунул в дудку… Ну и ну, вот так получился дуэт…»
На стене отпечаталась общая композиция осажденных, но дерзких душ.
Потом Аксенов скажет: «Герой "Нового сладостного стиля" лично ко мне имеет небольшое отношение. Может быть, гораздо большее к Высоцкому, и одновременно к Тарковскому, и одновременно к Юрию Петровичу Любимову». Разве здесь образ Саши не сливается с автором? Оба ищут новый сладостный стиль, открытый великим Данте. Обоих в творчестве ведет любовь и ирония. Оба – байрониты, готовые умереть на баррикадах, защищая свободу.
Но… Концерт окончен. И тут исповедальная прозаАксенова выливается в исповедьКорбаха: «Для меня… гибель в бою с чекистами стала бы вершиной существования. <…> Вот ты встал там в восторге и в этот момент получаешь пулю, желательно все-таки, чтобы слева между ребер, чтобы иметь несколько секунд для осознания вершины, которых – секунд, ети их суть, – у тебя не будет, если бьют в голову. Так или иначе, если вершина и пуля неразделимы, никогда не сойду в сторону». Это – политическое заявление писателя Аксенова. Теперь ему было за что бороться – за демократическую Россию. И было что защищать – ее же.
Кстати, «Новый сладостный стиль» – единственный роман Аксенова, где его симпатии полностью отданы постсоветской России. На три дня. В августе 91-го.
* * *
Летом – осенью 1993-го он поддержал Ельцина. После подавления мятежа Руцкого – Хасбулатова одобрил и «Письмо 42» в поддержку Кремля. «Фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть, – писали тогда в «Известиях» деятели культуры. – Слава Богу, армия и правоохранительные органы… не позволили перерасти кровавой авантюре в гибельную гражданскую войну, ну а если бы вдруг?.. Нам некого было бы винить, кроме самих себя. Нам очень хотелось быть добрыми, великодушными, терпимыми. К кому? К убийцам? Терпимыми… К чему? К фашизму? История еще раз предоставила нам шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности. Не упустим же такой шанс…»
В эти дни Аксенова нет в России. Но за границей он официально заявит: «Если бы я был в Москве, то тоже подписал бы это письмо…» Это позиция. В 1994-м он пишет Михаилу Маргулису[246]: «… Когда-нибудь вспоминать писателей будут не только по книгам, а по их делам, которые они совершили во имя… человеческой свободы. Писателей часто убивают из-за их любви к свободе, но путь свободы – это единственный прекрасный путь, уходящий в небо…»
Аксенов политически самоопределился. Точно знал, на чьей стороне. В отличие от многих мастеров культуры, не умевших
Таков один из главных персонажей «Негатива» – артист, бабник и министр культурных связей Аркадий Грубиянов. Сидя в хлам бухой в американских гостях и глядя в CNN, он «болеет» то за Ельцина, то за Руцкого, то за Кремль, то за «Белый дом». Как и многие в те страшные дни.
Вот боевики штурмуют мэрию. А он орет, как на футболе: «Ух, дали! Ух, здорово! Саша, вперед!» Вот толпа поет перед Останкино: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, и Макашов на битву поведет». А его разбирает смех: какое мне дело до вас до всех – "Ух ты! Ух ты!" Вот танки прямой наводкой крушат штаб «Второй Октябрьской революции», разрывы, столбы дыма. А Грубиянов: «Вот дают! Вот здорово! Паша, вперед!» Наконец «Альфа» выводит вожаков мятежа, и министр чуть не свергнутого кабинета оргастически дрожит: «Во кайф!»
Хозяева глядят на гостя как на больного. А он и есть больной, чье сознание зажало между дубиной тирании и стягом свободы.
8
Аксенов столько лет видел в этой роли российский триколор и был так счастлив, когда в знак победы демократии его пронесли по улицам столицы, что изумился, узнав: это знамя может увенчать государственное здание страны, где следом за революцией духа и преодолением мятежа его мечте о демократической республике останется не так уж много места.
Россия как объект утопии ушла в слова. Заболтали. Стащили с победной вершины в трясину полукриминальных будней и пафосного лицемерия.
В «Новом сладостном стиле» есть эпизод, где обескураженный событиями и впавший было в депрессию Сергей Михалков решает: демократия победила. И надо приспосабливаться. Но как? Что сделать-то? Как что? Создать новый гимн! И вот идет он по площади Восстания. И сочиняет. Но не
Широкий простор для мечты и для жизни
Грядущие нам открывают года.
Нам силу дает наша верность Отчизне.
Так было, так есть и так будет всегда!
Славься, Отечество наше свободное,
Братских народов союз вековой,
Предками данная мудрость народная!
и т. д.
а просто похоже:
Борцов демократии, сильных, свободных,
Сплотила навеки великая Русь!
Да здравствует созданный волей народов
Общественный строй, чьей свободой клянусь!
Славься, Отечество наше свободное,
Думы и слова надежный оплот!
Знамя трехцветное, знамя народное
Пусть к благоденствию всех приведет!
И понеслось… Как это Аксенов угадал?..
* * *
В Штатах роман вышел в Random Houseв декабре 1999 года. Продался он слабо – семь тысяч экземпляров. Рецензий же и в России, и в Штатах было море – от хвалебных до жестких. Журнал The New Republic, где вышли статьи Аксенова «Битники и Большевики» (1987), «Не вполне сентиментальное путешествие» (1990) и «Живые души» – как раз эссе о защите «Белого дома» (1991), высказал своему автору четкую претензию в статье «Остановите карнавал. И Аксенова в особенности!»