Василий и Василиса
Шрифт:
– Сейчас бы квасу попила,- неожиданно сказала Василиса Тане.
– А квасники есть?
– обрадовалась Таня.- Я бы поставила...
– Нету,- вздохнула Василиса.
Со временем Василиса, кажется, стала привыкать к Александре, она уже не ворчала, не злилась, а, встречая ее, отводила глаза и молча проходила мимо. О случившемся Василиса не вспоминала - то ли чувствовала себя виноватой, то ли просто не хотела бередить душу. Она стала молчаливой, задумчивой, по вечерам, убравшись по хозяйству, уходила к старухам на чай и возвращалась только ко сну.
– Ты у нас, мать, не заболела?
– спрашивал Петр.
– Есть когда мне болезнями заниматься,- неласково отвечала она и уходила.
Потом выяснилось, что Василиса писала письмо среднему сыну, который жил в тридцати километрах от деревни в леспромхозе, чтобы он взял ее к себе. Сын с радостью согласился и даже собирался ехать за ней, но она с попутчиками передала, чтобы он не торопился. Переселиться на новое место она так и не решилась.
– Везде хорошо, где нас нету,- вздыхая, говорила она Тане.- Куды мне теперь трогаться, помирать скоро надо.
В последнее время Василиса привязалась к Тане, по утрам, жалея ее, старалась не греметь посудой, не позволяла ей делать тяжелую работу. Таня часто болела, заболев, улыбалась грустной и виноватой улыбкой.
– Поболей, поболей,- утешала ее Василиса.- Потом детей народишь, болеть некогда будет. А жисть, она долгая. Твоя жисть тоже не сладкая будет, мужик тебе не золото достался.
Потом она шла к Насте и говорила:
– Ты бы, Настька, сходила в амбар, к этим. У них, поди, малина есть. Пускай Таня чай с малиной попьет. Скажи Александре своей - для Тани.
Прошла зима, в марте сбежала под гору талая вода, запели по дворам петухи. Настиных ребятишек в эту пору домой загонять приходилось ремнем или пряником. Убегут и дверь не закроют, кому не лень приходи и все собирай. Мать на работе, Василиса, как могла, следила - да разве за всем уследишь?
Как-то раз Василиса пошла посмотреть, есть ли кто у Насти дома, открыла незапертую дверь и вдруг замерла. В комнате кто-то плакал. Осторожно ступая, Василиса воровато заглянула в комнату - на кровати, зарывшись головой в подушки, лежала Александра и всхлипывала.
– Евон как,- удивилась Василиса.- Плачет.
Она подождала, но Александра все не успокаивалась. Василиса подумала и подошла к самой кровати.
– Слезами горе не зальешь,- негромко, чтобы только дать о себе знать, сказала Василиса.
Александра испуганно вскочила и села на край кровати.
– А может, горя-то и нету,- продолжала Василиса.- У бабы, как у курицы, глаза на мокрое место поставлены.
Александра, не переставая всхлипывать, по-прежнему смотрела на нее с испугом.
– Пойдем-ка, бабонька, ко мне,- вдруг предложила Василиса.- Я самовар поставлю, чай попьем.
Александра, отказываясь, замотала головой.
– Пойдем, пойдем, не ерепенься,- решительно сказала Василиса.- Я на тебя зла не имею, и ты на меня не имей. Нам с тобой делить нечего.
Она привела ее в дом и усадила у стола. Александра то всхлипывала, то начинала икать.
– Не могу, когда бабы плачут,- обращаясь к опешившей Тане, которая лежала в кровати, объяснила Василиса.- Для меня это нож острый по сердцу. Жисть как пятак - с одной стороны орел, с другой решка, все хотят на орла попасть, а того не знают, что и с той и с другой стороны он пять копеек стоит. Эх, бабоньки!
– она вздохнула.- Много плакать будем - сырость пойдет, а от сырости гниль заводится. Да кто вам сказал, что ежели плохо, то плакать надо?
Она ушла на кухню и загремела там самоваром.
– Ну?
– вернувшись, спросила она у Александры и показала в сторону амбара.- Он, ли чо ли?
– Нет,- замотала головой Александра.- Это из-за мальчика, из-за сына.
Она взглянула на Василису и умолкла.
– Ты расскажи,- попросила Василиса,- легче будет.
– Легче не будет. Я чай подожду, чтобы запивать. Так не могу.
Александра помолчала, но почти сразу же, не вытерпев, стала рассказывать:
– Ему было четыре годика, совсем маленький. Меня взяли в трудармию, а он остался с моей мамой. Их без меня эвакуировали, я долго не могла попасть в город, пришла, а их нету.
Она опять всхлипнула.
– Скоро чай будет,- напомнила Василиса.
– Маму дорогой ранило, ее сняли с поезда, а его повезли дальше. Говорили, что в вашу область.
– Скоро чай будет,- опять сказала Василиса.
– Теперь он мне снится. Когда ему исполнилось десять лет, снился десятилетним, когда исполнилось пятнадцать, и во сне столько же. А теперь он совсем взрослый. Приходит сегодня ночью и говорит: "Мама, дайте мне свое родительское благословение, жениться хочу".
– А ты?
– вся подавшись вперед, спросила Василиса.
– А я ему отвечаю: "Подожди, сынок, вот найду тебя, тогда и женись"."А скоро ты меня найдешь?" - спрашивает он.
– Ой ты!
– ахнула Василиса.
– "Скоро,- говорю,- сынок, очень скоро". Он и пошел от меня. "Ау! кричит.- Мама, ищи".- Василиса, замерев, ждет продолжения. Александра молчит.
– Так и ушел?
– Ушел.
– А не сказал, где искать-то?
– Нет.
– Спросить надо было, допытаться.
Александра бессильно пожала плечами.
Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться.
– Собралась я,- грустно сказала она.- Пойду дальше.
– С богом,- благословила ее Василиса.- Иди, Александра, иди. Земля у нас одна, так и иди по ней. А я за тебя молиться буду.
Она вышла проводить ее за ворота и долго смотрела ей вслед, как когда-то в войну, когда провожала ребят.
В то утро Василий впервые пришел к самовару. Василиса налила ему стакан чаю и поставила на середину стола.