Василий III
Шрифт:
– Сказывала мне Аграфена, что ты имеешь намерение помочь малолетнему великому князю в это трудное для него время.
– Всей правдой служил я Василию Ивановичу и теперь столь же верно готов служить сыну его и тебе, государыня.
– Спасибо на добром слове. Мало у нас верных людей, твёрдо стоящих за устроение земли Русской, но много таких, которые лишь о своём благе пекутся, норовят власть у юного государя похитить. Не успели предать земле тело Василия Ивановича, а уж брат его, Юрий, отрёкся от своих клятв, вознамерился лишить власти племянника. Готов ли ты вступить в единоборство с нашими
– Готов, государыня! Тело своё на раздробление дам, лишь бы великого князя дело торжествовало.
– Хотела бы я знать, - понизила голос Елена, - не замышляет ли чего худого против нас Андрей Старицкий.
Иван замешкался с ответом. Одно дело встретиться с недругами Руси в открытом бою и совсем иное - заниматься слежкой за родственниками великого князя.
– Покойный муж бдительно следил за братьями через надёжных видоков и послухов. И лишь в Андрее он никогда не сомневался, поэтому и не держал возле него своих людей.
Иван тряхнул кудрями, весело глянул в глаза Елены.
– Василий Иванович был спокоен, и тебе не нужно тревожиться, государыня. Андрей Старицкий не тот человек, которого следует опасаться.
Елена внимательно вгляделась в чистое мужественное лицо воеводы. Его уверенность передалась ей. Впервые за много дней она почувствовала себя спокойнее, сильнее.
– Василий Иванович мог не опасаться Андрея. Иное дело мы, Глинские…
– А почему он должен быть против Глинских?
– Видишь ли, Андрей, ссылаясь на волю Василия Ивановича, требует от нас расширения его удела.
– Если на то действительно была воля покойного, следует расширить его удел.
Елена недовольно скривилась.
– Ныне многие, пользуясь малолетством великого князя, требуют увеличения своих владений. Если я соглашусь с их притязаниями, это не только не утолит, но, напротив, разожжёт аппетит у вымогателей. Так что когда мой сын станет полновластным хозяином государства, управлять ему будет нечем. Могу ли я допустить такое?
Елена говорила искренно, глаза её горели, лицо слегка зарумянилось. Впервые Иван осознал, насколько она красива. Конечно, он и раньше отдавал должное очарованию Елены, но красота её казалась далёкой, недоступной для него. Сейчас же перед ним стояла хрупкая, слабая женщина, нуждающаяся в его покровительстве и защите. Воевода опустился на одно колено и взволнованным голосом произнёс:
– Клянусь, что до самого своего последнего дня буду верно служить тебе, государыня, и, если потребуется, отдам всю кровь без остатка ради твоего спокойствия, ради твоей славы!
Проникновенно произнесённые слова взволновали Елену, и она, пытаясь скрыть охватившие её чувства, слегка прикрыла глаза, поправила локоны, отчего на мгновение стал виден прекрасный изгиб её матово-белой шеи.
«Господи, до чего же она хороша! Ещё мгновение - и я умру возле её ног от желания обладать этой красотой».
– Любила ли ты, государыня, Василия Ивановича?
– неожиданно для себя спросил Иван Овчина.
Елена пристально глянула в его глаза и, казалось, поняла причину, побудившую задать этот нелепый вопрос.
– Не следовало бы тебе спрашивать о том, но я отвечу. Первоначально мне казалось, что я люблю Василия Ивановича. Как и многие другие,
– И ты никого больше не любила?
– Да как же можно при живом муже, великом князе, кого-то любить?
– Прости, государыня, что задаю глупые вопросы. Не мне спрашивать о том. Но я… Я ревную тебя к твоему покойному мужу и даже к тому, кого могла бы ты полюбить.
– Ты говоришь о ревности. Но ведь ревнуют, когда любят.
– А разве я не сказал ещё, что люблю тебя так, как никого никогда не любил?
Елена ничего не ответила ему, лишь слегка покачала головой. Тонкие ноздри её дрогнули, щёки зарделись румянцем.
Глава 5
Андрей вошёл в дом Аникиных и остановился в дверях, удивлённый отсутствием хозяев. За столом с важным видом восседал Якимка, деловито уписывавший кус хлеба с молоком.
– Кто там, Якимушка, явился?
– донёсся с печи голос Петра. Старик с осени маялся болями в пояснице и с печи почти не слезал.
– Дядя Андрей, деда.
– Голос у Якимки зычный, басовитый, в отца.
– Здравствуй, Андреюшка, что ж ты у дверей встал, проходи в избу да садись за стол, сейчас мать придёт со двора.
Тотчас же в дверях показалась Авдотья с подойником в руках.
– Проходи, проходи, Андреюшка, давненько у нас не бывал.
– Афоня-то где? Повстречал я его вчера на улице, так он просил наведаться, дело, говорит, есть.
– Зятёк наш скоро явится. Пошли они с Ульяшей к бабке-повитухе, понесли ей бабью кашу. Ульяша-то от бремени вот-вот должна разрешиться. А нынче день апокрифической бабы Соломеи [156] , так что по обычаю положено баб-повитух чествовать.
156
27 декабря.
Андрей огляделся по сторонам и подивился убогости жилища. Никогда прежде не замечал он в доме Аникиных такой бедности. Казалось, Авдотья поняла его взгляд.
– Убого мы живём, Андреюшка, убого. Год-то вон какой тяжёлый выдался, летом от жары погорели и хлеб и овощи, потому на торгу всё страшно вздорожало, ни к чему не подступись. К тому же, на беду нашу, Пётр расхворался. Руки-то у него золотые, уж такие, бывало, сапоги сошьёт, одно загляденье. Все щёголи московские к нему шли с заказами. А ноне какой он работник? Лежит на печи да охает, сил нет подняться. К тому же и народ прибеднился, не до лепотных сапог стало, в чём попало ходят, лишь бы сыту быть. От Ульяши-то затяжелевшей да от меня старой какая помощь? Весь дом на Афонюшке только и держится. А он хоть и двужильный и к любому делу способен, да разве одному за всем поспеть? Взялся освоить дело Петра и, надо сказать, преуспел в этом. Только ведь не сразу умельца-то признают. Придёт времечко, и его, как и Петра, почитать будут. А пока приходится в бедности прозябать.