Василий Шуйский
Шрифт:
Спешился у паперти Успенского собора, приложился к иконе Владимирской Богоматери. Выйдя из храма, направил и крест и меч в сторону дворца.
— Идите и поразите злого еретика! Бог с нами! Бог оставил отступника.
…Дмитрий одевался как на пожар.
За Басмановым посылать не пришлось, встретились в дверях.
— Что за колокола такие?
— Не верил мне. А ведь вся Москва на тебя собралась! Кругом измена! Во дворце тридцать телохранителей — остальные все ушли. Спасайся,
Дмитрий выхватил бердыш у телохранителя Шварцгофа, ударил бердышом в окно. И, замахнувшись на толпу, закричал:
— Прочь! Все прочь! Я вам не Годунов!
Грохнул выстрел, пуля ударилась в подоконник и завизжала, как ведьма.
— Ступай к ним! Скажи им! — взмолился Дмитрий.
Тут в комнату вбежал, растопыря руки, здоровенный детина. Басманов рубанул его саблей по голове сверху, во всю силу, и развалил. Телохранители тотчас подхватили тело, выбросили в окно.
— Иду, государь! Иду! — сказал Басманов и бросил на пол окровавленное оружие.
Дмитрий смотрел на эту саблю, на кровавый след, оставленный зарубленным человеком, и впервые ему пришла в голову простая мысль: «А ведь и меня могут».
Столько видел убитых, столько рисковал в жизни, и ни разу не подумал, что могут… его.
Нагнулся, поднял саблю. Сабля была тяжелехонькая.
…Басманов выбежал на Красное крыльцо один. Увидел Михайлу Салтыкова.
— Зачем ты сюда пришел? — спросил он его. — И Голицыны здесь?.. Здравствуй, Иван! Здравствуй, Василий! Ба! Татев! Вот и хорошо, что вас много. Удержите народ от безумства. Бунт и вас погубит. Вас самих. Вы только додумайте, что станется с Россией без власти?
Говорил со всею верой в справедливость своих слов, и не видел, как за спину ему зашел Михайло Татищев.
— Иди-ка ты в ад со своим царем! — крикнул Татищев, по рукоять всаживая в Басманова засапожный нож.
Грохот ног на лестнице вывел Дмитрия из оцепенения, кинулся к спальне. Крикнул:
— Сердце мое, измена!
Большего он не мог сделать для жены. Чтобы что-то сделать, надо вырваться за стены Кремля.
Потайными ходами пробрался в Каменные палаты. Палаты выходили окнами на Житный двор, место малолюдное. Отворил окно, положил на пол саблю, перенес через подоконник ногу, подтянул другую. И, прыгая, задел чрезмерно высоким каблуком каменный подоконник. Упал неловко, на одну ногу. В глазах сделалось темно.
Тем временем несчастная Марина, едва приодевшись, кинулась из покоев прятаться. Но куда? Прибежала в подвал, а слуги смотрят. Множество глаз. Вроде бы и участливых. Но не очень.
— Шла бы ты к себе! — сказал ей один сердобольный человек.
Марина побежала обратно. К дамам своим, к охрана. А по дворцу уже метались искатели царя и царицы. Поток диких грубиянов подхватил ее, понес по лестнице, выдавил на край, столкнул. Она упала, ушиблась. Но никто не обращал на нее никакого внимания — не знали своей
— Прячьтесь! Прячьтесь! — крикнул Марине ее телохранитель Ян Осмульский.
Марина встала за ковер, выскочила, озирая такие огромные, такие предательские, ясные по убранству покои. Ничего лишнего! И кинулась под огромную юбку своей величавой гофмейстерины.
Ян Осмульский один, с одною саблей, встретил толпу. Он убил двух или трех осквернителей царского достоинства и даже обратил толпу в бегство, но никто ему не помог. Алебардщики покорно сложили алебарды у ног своих. И он был убит. И растоптан.
— Где царица? — кинулись убийцы к Марининым статс-дамам.
— Она в доме своего отца! — был ответ.
И тут наконец-то появились бояре. Покои царицы были очищены от лишних любопытных глаз.
Марина вышла из своего удивительного укрытия. Ее отвели в другую комнату. Приставили сильную стражу.
…Дмитрий очнулся от потока воды — на него опрокинули ведро, — увидел склоненные лица стрельцов. Это были новгородсеверцы, те, что пошли за ним с самого начала.
— Защитите меня! — сказал он им. — Каждый из вас получит имение изменника-боярина, их жен и дочерей.
— Государь! Дмитрий Иванович! Да мы за тебя головы положим!
Стрельцы устроили из бердышей носилки и понесли государя во дворец.
Боярам сообщили о возвращении Самозванца. Заговорщики Валуев, Воейков, братья Мыльниковы кинулись с толпою — убить врага своего. Стрельцы пальнули в резвых из ружей, и двое уж не поднялись с полу. Но толпа росла.
Дмитрий, сидя в кресле, сказал людям:
— Отнесите меня на Лобное место! Позовите матерь мою!
Все мешкали, не зная, как быть.
— Несите меня! Несите! — приказал Дмитрий и опустился на бердыш.
И тут через толпу продрался князь Иван Голицын.
— Я был у инокини Марфы, — солгал он людям. — Она говорит: ее сын убит в Угличе, этот же — Самозванец.
— Бей его! — выскочил из толпы Валуев.
Стрельцы заколебались и стали отходить от царя.
— Я же всех люблю вас! Я же ради вас пришел! — сказал Дмитрий, глядя на толпу такими ясными глазами, каких у него никогда еще не бывало.
— Да что с ним толковать! Поганый еретик! Вот я его благословлю, польского свистуна!
Один из братьев Мыльниковых сунул дуло ружья в царское тело и пальнул.
И уж тут все кинулись: пинали, кололи и бросили наконец на Красное крыльцо на тело Басманова.
— Любил ты палача нашего живым, люби его и мертвым!
Кому-то явилась мысль показать тело инокине Марфе.
Поволокли труп к монастырю, вывели из покоев инокиню.
— Скажи, матушка! Твой ли это сын? — спросил кто-то из смелых.