Василий Теркин
Шрифт:
Хозяйствуйте, заручайтесь силой, только помните, кто вас кормил, перед кем вы в долгу. И найдете свой закон, свою веру!
— Нешто это мыслимо, чтобы не завязить хоть одной ноги в неправде? — глухо вырвалось у Теркина.
— А нельзя, так вернитесь сюда… сбросьте с себя все и станьте на сторону кладенецкой гольтепы, искупите все вольные и невольные грехи вашего отца против крестьянского мира.
— И кончите тем, что вас, как смутьяна и бунтовщика, сначала выдерут раз пятьдесят, потом сошлют туда же, откуда Иван Прокофьич вернулся полуживой!..
— Быть
За стеной деревянные часы пробили десять.
стр.334
На самом юру, по ту сторону торговой улицы, ближе к месту, где пристают пароходы, усталый присел
Теркин. Он пошел от Аршаулова бродить по селу. Спать он не мог и не хотел попадать к часу ужина своего хозяина. Мохова.
Ночь звездная, мягкая для первых чисел сентября, с отблеском новой луны в реке, веяла ему в лицо горной прохладой. Он сидел на скамейке, которую помнил еще с раннего детства… Тут на Святой и Фоминой парни и девки собираются гулять и есть лакомства.
Слева, вниз по реке, издалека показались цветные точки фонарей парохода, и шум колес уже доносился до него; потом и хвост искр из трубы потянулся по пологу ночи.
Это мог быть и «Батрак», если его ничто не задержало ни в Нижнем, ни в Лыскове. Разглядеть было трудно, даже какого цвета пароход.
Будь это и «Батрак», он не пойдет на пристань. Там и до сих пор вряд ли знают, что один из пайщиков товарищества проживает в Кладенце.
Судьба, видно, неспроста привела ею сюда, после исповеди Аршаулову. На этой реке он родился, на ней вышел в люди, на нее спустил свой собственный пароход.
Вся его жизнь пройдет на ней. Он другого и не желает. И ежели той же судьбе угодно дать ему силы- мощи послужить этой реке, как он всегда мечтал, разве не скажет ему спасибо каждый забитый мужичонко, на протяжении всего Поволжья? Ну-тко!
Он не стал уноситься вдаль. Ему хотелось сохранить в себе настроение, с каким он оставил домик Аршаулова. Пароход вдруг напомнил ему его разговор с писателем, Борисом Петровичем, когда в нем впервые зажглась жажда исповеди, и капитан Кузьмичев своим зовом пить чай не дал ему высказаться.
Борис Петрович и Аршаулов — родные братья по духу, по своей любви к народу… Только тот служит ему большим талантом, а этот горюн испортил в лоск свою жизнь и ничего не сделал даже для одного Кладенца.
Что за нужда! Он счастлив, душа у него младенчески чиста, никакого разлада с самим собой; на ладан дышит, а ни одной горькой ноты!.. Разве не завидно? стр.335
И вспомнилась ему та фраза, которую он в разговоре с Борисом Петровичем привел из присловий московского патриота: "так русская печь печет!"
Чудно печет она, и никакому иностранцу не разобрать, что делается в душе русского человека.
Ритмический шум близившегося парохода все крепчал…
Протянулся и звук свистка, гулкий, немножко зловещий, такой же длинный, как и столп искр от трубы.
"Не «Батрак» ли?" — спросил себя еще раз Теркин. Звук показался ему очень знакомым… Он не стал разглядывать очертаний парохода.
На пристани замигали фонари, и окошко конторы выделялось светлым четырехугольником.
Завтра он убежит отсюда вниз по реке на каком придется пароходе.
Куда? Где у него дом?.. Все разлетелось прахом… В каких-нибудь две недели. Он начал считать на пальцах дни с приезда на дачу около посада, и не выходило полного месяца; а со смерти Калерии — всего двенадцать дней: три на дорогу в Москву, два в Москве и у Троицы, три на поездку в Кладенец, да здесь он четвертый день.
И опять он бобыль: ни жены, ни подруги!.. Там, пониже Казани, томится красавица, полная страсти, всю себя отдала ему, из-за любви пошла на душегубство…
Напиши он ей слово, пусти телеграмму — она прилетит сию минуту. Ведь кровь заговорит же в нем, потянет снова к женской прелести, будет искать отклика душа и нарвется на потаскушку, уйдет в постыдную страсть, кончит таким падением, до какого никогда не дошел бы с Серафимой.
В ушах его зазвучали кроткие слова Калерии, ее просьба простить Серафиму, вести ее к алтарю…
Нет!.. Между ним и Серафимой легла могила этой девушки, выела и влечение к женщине, и жалость. Не найти ему в браке с бывшей любовницей ничего, кроме "распусты".
Тщета всякого счастия и всякого стяжания пронизала его вместе с образом смерти Калерии… Все бросить, превратиться в простеца, дойти до высокого юродства Михаила Терентьича Аршаулова?!
Протянулось несколько минут. Теркин все еще стр.336 сидел с низко опущенной головой. Его точно разбудил новый свисток, у самой пристани.
Он встал, встряхнулся, пристально поглядел вниз на реку. Подходил «Батрак». Вон косая труба и верхняя американская рубка.
Его внезапно подхватило хозяйское чувство и понесло к своему детищу. Почти бегом стал он спускаться по горе к пристани, точно ища спасения от самого себя… стр.337
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
I
Раннее половодье залило низины плоского прибрежья
Волги, вплоть до села Заводного. Нагорный берег зеленел, покрытый на несколько десятин парком, спускавшимся к реке до узкой песчаной дороги.
Парк этот разделяли глубокие балки, обросшие дубом и кленом, местами березой. Наверх шли еще влажные дорожки, вдоль обрыва и крест-накрест к площадке, где между двумя липовыми аллеями помещались качели. Остатки клумб и заросшие купы кустов выказывали очертания барского цветника, теперь запущенного.
В глубине желтел двухэтажный дом, с террасами, каменный, давно не крашенный. Верхний этаж стоял на зиму заколоченный, да и теперь — с закрытыми ставнями. Позади — вправо и влево — шли службы, обставляя обширный двор с выездом на проселочную дорогу. На горизонте синели леса.