Василий Теркин
Шрифт:
Он тоже переоделся в черный сюртук.
— Войдите, войдите, Николай Никанорыч! Весьма рад!
На таксатора Иван Захарович возлагал особенные надежды. Да и сестра Павла уже говорила, что следует с ним хорошенько столковаться — повести дело начистоту, предложить ему «здоровую» комиссию.
— А я сейчас от Павлы Захаровны, — сказал Первач, подавая руку.
— Это хорошо. Она мои обстоятельства прекрасно знает. стр.368
Речистостью Иван Захарович не отличался. Всякий деловой разговор стоил ему не малых усилий.
— Павла Захаровна — особа большого
— И что же?.. Стало быть?..
— Она того мнения, что лесную дачу и усадьбу с парком надо продать безотлагательно.
— Легко сказать… Цены упадут. Вот и Низовьев продает.
— Его лес больше, но хуже вашего, Иван Захарыч. И теперь, после надлежащей таксации, производимой мною…
— Все это так, Николай Никанорыч. Но я от вас не скрою… Платеж процентов по обоим имениям может поставить меня…
— Понимаю!.. Видите, Иван Захарыч… — Первач стал медленно потирать руки, — по пословице: голенький — ох, а за голеньким — Бог… Дачу свою Низовьев, — я уже это сообщил и сестрице вашей, — продает новой компании… Ее представитель — некий Теркин. Вряд ли он очень много смыслит. Аферист на все руки… И писали мне, что он сам мечтает попасть поскорее в помещики… Чуть ли он не из крестьян. Очень может быть, что ему ваша усадьба с таким парком понравится. На них вы ему сделаете уступку с переводом долга.
— Тяжело будет расстаться с этой усадьбой. Она перешла в род Черносошных…
— Понимаю, Иван Захарыч. Зато на лесной даче он может дать по самой высшей оценке.
— Хорошо, если бы вы…
— Я не говорю, что мне удастся непременно попасть на службу компании, но есть шансы, и весьма серьезные.
— Ах, хорошо бы!.. Будьте уверены, я с своей стороны…
У Ивана Захаровича не хватило духа досказать. Это была сделка… Пускай за него сторгуется сестра Павла.
Первач опустил ресницы своих красивых глаз. Он уже выслушал от Павлы Захаровны намеки на то, что вместе с хорошей комиссией можно получить и руку ее племянницы. «Сухоручка» дала ему понять и то, что будь Саня любимая дочь и племянница Ивана Захарыча и ее, Павлы Захаровны, ему, землемеру, хоть и ученому, нечего было бы и мечтать о ней… Но это его не стр.369 восхитило… За Санечкой дадут какую-нибудь малость…
И кто их знает, — они, быть может, эти старые девы, ловят его, и наливочкой подпаивают, и сквозь пальцы смотрят на то, как барышня начинает с ним амуриться… Другое дело, если он выговорит себе порядочный куш при продаже лесной дачи… по крайней мере тысяч в десять. Да и это не очень-то соблазнительно… Женись, накладывай на себя ярмо, девочка — глупенькая, через три-четыре года раздобреет, народит детей — и возись со всей этой детворой!
Все это Первач сообразил прежде, чем пришел сюда. Но он не желал выставлять себя "лодырем".
— Позвольте вам заметить, Иван Захарыч, — заговорил он, меняя тон, — что у каждого человека есть своя присяга. Я — по совести — считаю вашу лесную дачу хоть и вдесятеро меньше, чем у Низовьева, моего главного патрона в настоящую минуту, но по качеству выше. И оценка ей сделана была очень низкая при проекте залога в банк.
— Еще бы! — вырвалось у Ивана Захарыча.
— Но я не могу же не способствовать продаже низовьевской дачи… тем более что у них с компанией все уже на мази…
— Я и не требую! Помилуйте!
— Другое дело — заохотить представителя компании, этого Теркина. Если же ему самому приглянется и ваша усадьба с парком, то надо будет на этом особенно поиграть. Вряд ли у него есть свои большие деньги. Разгорятся у него глаза на усадьбу — мой совет: продать ему как можно сходнее.
— Такую усадьбу! Николай Никанорыч! Родовая вотчина… И парк!.. Знаете, тяжело… Всякий дворянин…
— Понятное дело! Но ведь вы можете лишиться ее за бесценок… Из-за недоимок банку!
— Я как-нибудь…
Иван Захарыч чувствовал, что говорит на ветер, что кредиту у него нет, что он и не имеет права надеяться…
— Положим… Вы извернетесь… За оба имения вам — позвольте узнать — сколько приходится платить в год?
Иван Захарыч сказал цифру.
— Деньги не особенно большие; но надо их добыть.
— Да, да, — повторил Иван Захарыч. стр.370
Его обычная кисловатая усмешка не исчезла с губ; но головы он уже не держал так высоко.
— Душевно рад бы был и в этом оказать вам содействие, многоуважаемый Иван Захарыч…
В голове Первача мелькнуло соображение: "пожалуй, и за таксаторскую работу ничего не заплатит этот гусь, так поневоле придется его выручить".
— Душевно рад был бы, — повторил он после маленькой паузы. — Положим, у того же Низовьева я мог бы, в виде личного одолжения…
Иван Захарыч начал краснеть. Этакий «шмерц», землемеришка, а говорит с ним, Черносошным, точно начальник с просителем, хоть и в почтительном тоне… Нечего делать… Такие времена! Надо терпеть!
— В виде личного одолжения, — повторил он фразу Первача.
— Достать эту сумму… Но эти богачи — хуже нашего брата, трудового человека… Очень может быть, что вот он приедет и перед миллионной сделкой у него в бумажнике — какая-нибудь тысчонка рублей.
— Очень может быть! — повторил Иван Захарыч.
На его низком крутом лбу стал выступать пот. Разговор уже тяготил его, давил ему виски.
— Но предположим, — продолжал Первач, замедляя свою дикцию и затянувшись длинной струей дыма, — предположим, что мы добудем эти деньги…
"Мы, — повторил мысленно Иван Захарыч, — вон как поговаривает… Времена такие!.."
— Ваша сестрица Павла Захаровна весьма резонно замечает, что это была бы только отсрочка… краха…
"Вон какие слова употребляет! Крах!.. И терпи!" — подумал Иван Захарыч.
— Извините… я называю крахом…
— Да, да, нынешнее слово, я знаю…
— Слово настоящее, Иван Захарыч. Зачем же доводить себя?
— Конечно, конечно.
— Момент наступает самый для вас благоприятный.
Надо его ловить!.. Без ложной скромности скажу — мое посредничество…
— Я понимаю, я чувствую, Николай Никанорыч.