Василий Теркин
Шрифт:
"Важно катит! — подумал Теркин, засмотревшись охотницки на тройку, и почувствовал приятное, чисто русское ощущение лихости и молодечества. — Важно!.. Кабы на таких же полных рысях и во всем прочем!"
И ему захотелось верить, что такой человек, как Арсений Кирилыч, не свихнется; что все эти газетные слухи просто «враки», и только такой «головастик», как Дубенский, может мучиться из-за подобных пустяков.
За несколько шагов до крыльца храп лошадей заслышался явственно, и пыль, вздымаясь высокими
Оба они, и Теркин, и Дубенский, вышли на крыльцо.
Усатин грузно вылезал, опираясь на руку одного из служащих. Первого увидал он Теркина. стр.112
— А!.. Василий Иваныч!.. Вы как?…
Оклик, сделанный молодым, немного шепелявым голосом, показал Теркину, что Усатин забыл про их разговор в Москве и про то письмо, которое он писал ему на днях, извещая о своем приезде… Быть может, не получил его…
Они поздоровались.
— Мы вот с господином Дубенским рассудили перехватить вас, Арсений Кирилыч, по дороге в усадьбу. Пожалуй, отсюда прямо на чугунку укатите…
Вас ждут депеши. С моим личным делом я повременю… А письма моего вы разве не получили?
— Какого письма?
— Из Ярославля я вам писал на той неделе?..
— Нет… Вы куда же адресовали?
— Да сюда, в усадьбу.
— Я больше недели мыкаюсь…
И, видя, что Дубенский с нервным лицом переминается с ноги на ногу, Усатин быстро повернулся в его сторону и не договорил.
— Петр Иваныч?.. У вас, стало, что-нибудь экстренное?
— Три депеши, Арсений Кирилыч. Одна была на мое имя. Вот они.
Дубенский вынул из кармана три телеграммы и с дрожью в пальцах подал их.
— Из Москвы? — спросил Усатин.
Теркину показалось, что голос его дрогнул.
И, не раскрывая телеграмм, он обратился, все еще у крыльца, к служащим:
— Вам тоже к спеху?
— Как же, Арсений Кирилыч… — отвечал за всех стоявший впереди худой высокий малый, с длинной желтой бородой. — Насчет теперь…
Белой пухлой рукой Усатин сделал движение.
— Хорошо!.. Господа, я сейчас к вам… Только отпущу их… Пожалуйте в комнаты.
Теркин и Дубенский вернулись в контору, где Дубенский опять начал ходить взад и вперед.
— Послушайте… Петр Иваныч, — окликнул его Теркин, стоя у двери.
— Что вам? — рассеянно отозвался Дубенский.
— Коли вам надо сейчас же объясниться с Арсением
Кирилычем, я могу и в садик пойти. стр.113
— Нет… Зачем же… Вероятно, он сейчас поедет в усадьбу…
— Да ведь я вижу, Петр Иваныч… вы сам не свой… Право, я лучше в садик выйду.
Теркин взялся за ручку двери, и только что он отворил ее — столкнулся на пороге с Усатиным.
— А вы куда? — звонко спросил тот, входя в контору и сняв шляпу.
Череп его совсем полысел, и только кругом в уровень ушей шла полоса русых, плотно остриженных волос с легкой проседью.
Депеш он еще не читал и держал их в другой руке.
— До вас у Петра Иваныча неотложное дело… Я на воздухе побуду.
— Да разве так приспичило, Дубенский?
— Вы депеши еще не прочли? — спросил техник с ударением.
— Сейчас, сейчас…
Теркину захотелось остаться посмотреть, изменится ли
Усатин в лице, когда прочтет депешу.
Первую, уже распечатанную, пришедшую на имя Дубенского, Усатин раскрыл и пробежал.
— А! вот что! — глухо вырвалось у него. — Предполагаю, какого содержания остальные две… Господа… Едем. Я вскрою эти депеши у себя в кабинете.
— Быть может, — начал Дубенский, — вам отсюда придется ехать на станцию.
— Нет, друг мой… я и без того измучился. Если нужно, я поеду завтра… да и то… Я знаю тех… московских.
Сейчас голову потеряют.
Глаза его перебегали от Дубенского к Теркину… Лысина была влажная. Нос, несколько вздернутый и тонкий — на таком широком и пухлом лице, — сохранял свое прежнее характерное выражение.
— Едемте, господа… И первым делом выкупаемся.
Еще раз пробежал он депешу и наморщил лоб.
Но двух остальных он так и не вскрыл.
"Малодушие закралось, — подумал Теркин, — чует что-нибудь очень невкусное…"
Но вера в этого человека еще не дрогнула в нем. И желание отвести ему беду зашевелилось в его душе. стр.114 XXIX
В гостиной, с дверью, отворенной на обширную террасу, было свежее, чем на воздухе. Спущенные шторы не пропускали яркого света, а вся терраса стояла под парусинным навесом.
Теркин оглядывал комнату — большую, неуютную, немножко заброшенную. Мебель покрывали чехлы. Хозяйского глаза не чувствовалось. Правда, семейство Усатина за границей. Но все-таки было что-то в этой гостиной, точно предвещавшее крах.
Усатин, когда они приехали, провел Дубенского в кабинет. Голоса их не доносились в гостиную, да Теркин и не думал прислушиваться… Объяснение затянулось. Он закурил уже третью папиросу.
Дверь из кабинета выходила тоже на террасу, за углом.
Заслышался наконец гул разговора. По террасе шли Усатин и Дубенский. Они остановились в глубине ее, против того кресла, где сидел Теркин.
Теркин ерошил волосы и двигался боком, заслоненный обширным туловищем Усатина. И на лице Арсения
Кирилыча Теркин тотчас же распознал признаки волнения. Щеки нервно краснели, в губах и ноздрях пробегали струйки нервности, только глаза блестели по-прежнему.
— Как знаете! Я вас не желаю насильно удерживать, — дошли до слуха Теркина слова Арсения Кирилыча, — но не следовало, милый мой, так рано труса праздновать!..
Он обернулся в сторону открытой настежь двери и увидал Теркина.