Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Шрифт:
– Молодец, парень! Соображаешь.
Окрыленный похвалой государя, юный княжич распрямил плечи, гордо выпятил сияющую латными доспехами грудь, для его возраста весьма широкую, недаром Димитрия уже прозвали Шеемякой-Шемякой – шею, мол, намнет каждому, не смотри, что младой. Как тут же припомнил князь, согласно другой версии, сие прозвище произошло от татарского «чимэк» или «шемек» – украшение, кои – всякие там кольца, браслеты, серьги – младший Юрьевич очень даже любил. А кто не любил? Сам великий князь в кольцах да самоцветах хаживал – так было надо, по одежке встречали.
Вот
Сентябрь в здешних местах считался еще месяцем летним, еще не опадали листья, еще буйно зеленела степная трава, а в высоком, едва тронутом легкими облаками небе безмятежно сияло солнце. И не просто сияло – жарило.
Влекомая мерными взмахами весел ладья быстро приближалась к чужому флоту. Уже стали хорошо видны не только суда, но и сами хлыновцы-ушкуйники, вечно мятежные пираты волжских вод, наводившие страх на все ордынские пределы.
– Туда, – внимательно всмотревшись вперед, Вожников указал на крупный изукрашенный позолоченной резьбою струг, с увешанной щитами боевой носовою надстройкой-башней.
Похоже, это и был корабль головного атамана… прежнего звали Иван Кольцо, а с новым Вожников еще знаком не был, даже как звать, не ведал – в последнее время атаманы в славном пиратском граде Хлынове менялись, как власть в лихие времена гражданской где-нибудь на Кубани – красные, белые, зеленые, анархисты…
Углядев бесстрашную ладью, ушкуйники перестали стрелять, а с головного струга даже сбросили веревочную лестницу – что было весьма неплохим знаком. Значит, сей лишь формально признающий власть великого князя народец готов к диалогу, к сотрудничеству…
Живо вскарабкавшись по лестнице на борт пиратского судна, Вожников зашагал на корму, сопровождаемый вооруженными как ни попадя разбойниками и своей собственной свитой в лице юного княжича Дмитрия, молодого воеводы Овдея Викентьева и сотника дозорной стражи. Маловато, конечно, для совсем уж солидного представительства, но все ж лучше, чем вообще никого.
На корме великого князя уже дожидались почти все «воровские» атаманы, словно барышни в шелка, разодетые в живописные восточные ткани. Все они – и одежкой, и не менее живописными позами – чем-то напоминали Егору киношных пиратов карибских вод – такие же ухмылочки, усмешки, руки, небрежно положенные на эфесы сабель. Что этим людям князь, пусть даже их собственный сюзерен, пусть даже великий? Где государь, а где Хлынов? Ежели что, так для начала еще добраться нужно! А сил у речных пиратов… ну, пусть поменьше, чему князя, но ненамного, тем более – все закаленные в боях головорезы, каждый из которых в бою стоит троих.
– Я – великий князь Георгий, желаю говорить с вами, вольные хлыновские люди! – выставив вперед правую ногу, без предисловий бросил Вожников. – Кто из вас головной атаман?
Разбойники переглянулись.
– Ну я, – с ухмылкой выкрикнул молодой
Здоровущий, на голову выше Вожникова, он сделал несколько шагов вперед, невежливо оттолкнув плечом дернувшегося было наперерез Дмитрия, отчего бедолага-княжич, под общий смех отлетев в сторону, едва не ударился головой о фальшборт с висевшими на нем щитами.
Егор тут же перенес тяжесть тела на правую ногу… и быстро, легко, без замаха ударил нахала в челюсть! Ну, нарывался же, явно нарывался! Тем более князь не любил, когда обижали своих… в данном случае – юного княжича.
Очень техничный вышел апперкот – тренер бы похвалил непременно!
Молодой наглец даже не ойкнул, просто повалился взад себя, через борт, в реку… Вынырнул, очумело вращая глазами.
– Как князя встречаете, черти? – грозно сдвинул брови Егор. – Что, забыли, как кланяться?
Глава 10
Жар-птица для тайного стража
Осень 1418 г. Орда
Колокола старого Хутынского монастыря били устало, глухо; унылый нерадостный звон их вязкой патокой растекался в сером низком небе, исходившем мелкой снежно-дождевой взвесью, по-осеннему неприятной, промозглой, так, что читавший поминальную молитву седовласый батюшка невольно дергал плечами, словно стараясь сбросить пропитавшую рясу влагу.
Перед ним, у разверстой, только что вырытой могилы лежал открытый для прощания гроб, пред которым толпилась целая туча народу, князь же Егор стоял позади всех, тщетно пытаясь пробиться, глянуть – а кто же покойник? Но пробиться почему-то не удавалось, уж больно плотной казалась собравшаяся у гроба толпа, судя по одежке – бояре… Князь узнал Мишиничей, Онциферовичей, Есифовичей – все знатные новгородские роды, тысяцкие, посадники… Господи! А священник-то – сам архиепископ Симеон! Только вот вроде как плечами увял, почернел ликом – издали и не признаешь прежнего весельчака.
– Детей, детей пропустите, православные!
Услыхав крик, толпа расступилась, пропуская к могиле… няньку Акулину, несущую на руках двухлетнюю дочку Егора Аннушку… за ними, поникнув головой, медленно шел сын, княжич Михаил.
О, Святая София! Да что же здесь такое делается-то?!
– А ну-ка, пусти!!!
Закричав, великий князь разорвал толпу плечами, пробился… и, едва не упав в могильную яму, вздрогнул – в гробу лежала Елена! В белом саване и скрещенными на груди руками, перевязанными узорными лентами, с бледным, навеки застывшим, лицом. Красивая… как живая…
Снова ударил колокол, сгоняя усевшихся на голые ветви деревьев ворон. Птицы взлетели, недовольно каркая, замахав крылами.
– Господи-и-и-и!!!
Холодея сердцем, великий князь склонился над гробом, целуя покойницу в холодные, еще не затронутые смертным смрадом, губы и…
…и проснулся.
Закричав, вскочил с ложа, ошалело вращая глазами…
Чуть слышно скрипнула дверь:
– Звал, государь?
– А, Митя!
Узнав младшего Юрьевича, Вожников, наконец, пришел в себя, окинул взглядом узкую горницу… камору кормщика на корме головного струга.