Ватник Солженицына
Шрифт:
Установкой памятника Солженицыну в их городе владивостокцы остались недовольны.
Фото: Max Shinkarenko
Может, город какой переименуют – вот, Рязань, вроде подходит. Путин, думаю, будет не против – он Солженицына душевно любил и чай к нему ездил пить.
В этой юбилейной свистопляске участвовать не сильно хочется.
С другой стороны, больше стало появляться и критических работ, ядовитых даже. Их авторы подняли тяжеленные пласты архивной информации, собрали горы воспоминаний, тщательно изучили каждую букву, каждую точку
На этом поле нам просто и делать нечего – тут все перепахано. Вообще, разоблачать Солженицына, смеяться над его дурновкусием и лицемерием давно стало общим местом.
Но есть одна поляна, на которой нам, безусловно, есть, где развернуться. Все пишут – с разных, подчас полярных точек зрения – как Солженицын стал тем, кто он есть. Мы же расскажем, как стать Солженицыным – как приобретать друзей и оказывать влияние на людей, как уважать себя заставить. Как стать звездой. Ведь, что ни говори, а Александр Исаевич – выдающийся мастер самопиара, мало, кому удавалось настолько эффективно привлекать к себе внимание всего мира, пропагандировать свои идеи, все время находиться в повестке дня. В этом умении ему трудно отказать.
О.М.
Давно следовало обратить внимание на чисто технологическую сторону дела.
Главный миф о Солженицыне – это миф о самородке, крутом от природы. Потому, мол, и слушали его миллионы людей по всему миру, что, будто бы, сама земля русская через него вещала свою черную земную правду.
Между тем, сама природа мифа в том и состоит, что он маскирует сделанность, технологичность того или иного высказывания, той или иной идеологии обличием естественности.
Но если западные постструктуралисты – Ролан Барт, группа «Тель Кель», вплоть до Умберто Эко – ставили перед собой задачу разоблачить мифы массового сознания, обнаружить сделанность тех вещей, которые претендуют на естественность, и обучить людей «семантической герилье» против властного дискурса, то мы преследуем чисто пропедевтические цели: представить путь Солженицына в виде системы неких стратагем и поставить ее на службу людям, чтобы, пользуясь этой системой, люди могли добиваться успеха в своих делах.
А.Б.
Ну и, естественно, не грех и еще раз напомнить читателям, что за фрукт был этот Солженицын. Ведь он не просто продолжает издаваться огромными тиражами – в 2008 году его включили в школьную программу, а это уже не шутки! Ведь именно Солженицын несет прямую ответственность за весь этот идеологический беспредел, который царит и в России, и в окрестных странах. Именно он дал мощное пропагандистское оружие в руки недругов нашего государства, воспитал «пятую колонну» и целый социальный класс национал-предателей. А мы еще удивляемся, откуда в людях столько ненависти к нашей истории, откуда все эти мифы о «трупозакидательстве» во время войны, о «бессмысленных» жертвах в блокадном Ленинграде, о власти, которая по самой своей природе ненавидит народ?
Тут надо не просто открывать глаза на некую правду – не раз это уже делалось. Тут нужны политические решения!
О.М.
Да, тридцать лет восхваления Солженицына не прошли даром! Впрочем, и время, когда он считался «запретным плодом», тоже работало на него.
Лично я впервые услышал о Солженицыне из интервью поп-звезды Томаса Андерса из «Модерн Токинг» – он сказал, что именно по его книгам он представляет себе жизнь в СССР. Только после этого я в 1985 году поинтересовался, кто этот Солженицын, и мне тайно принесли «Архипелаг Гулаг», зачитанный до дыр, прошедший не один десяток рук. И это не в Москве и Питере, это в далеком сибирском городке. Среди столичной интеллигенции вообще нет никого, кто бы его не прочел. Вся элита,
Кстати, первой моей еще подростковой реакцией на Солженицына было неприятие. Оно было вызвано несколькими факторами, но главное – языком. Так уж получилось, что 3-4 месяца в году, начиная с грудного возраста и до 16 лет, я проводил в деревне у бабушки в Поволжье – это значит, что почти четверть своей жизни на тот момент я провел среди сельских людей. Я прекрасно знал народный язык, умел на нем говорить, а если учесть, что мой родной Новокузнецк строили люди со всей страны, и мои сверстники также были горожанами только в первом поколении, то, общаясь с многочисленными родителями своих друзей и близких, я получал представление о говоре очень разных мест. Я и сейчас могу подражать не меньше чем десятку разных диалектов и акцентов. Бывая в любой местности, легко перехожу на местный говор. Позже я побывал в 60 регионах России и имел возможность узнать, как там говорят. Уже тогда, в 16 лет, язык Солженицына мне показался ненатуральным, искусственным, совершенно лубочным. Но мне говорили, что я просто придираюсь, и не след обижать великого писателя, да и не в языке его заслуга, а в смелости – кто еще нам правду скажет, совкам забитым?
Совками никому слыть не хотелось, и потому на советских кухнях Солженицын был чтивом №1. И не только на советских кухнях.
В 1998 году я путешествовал по Германии и общался с молодым немцем, который не знал даже имен Гегеля и Канта. Но он знал Солженицына. Он показывал мне какой-то зиндан в средневековом замке на экскурсии, и, не зная перевод на русский, кричал, тыкая в подземелье: «Гулаг, Гулаг, Гулаг!»
Позже я еще несколько раз путешествовал по Германии, и в двух гостиницах (на Боркуме и во Фрайбурге, то есть на юге и на севере) обнаружил в номерах книги для чтения, всего в двух – из десятка гостиниц! Но в обеих, наряду с Фредериком Форсайтом и Стивеном Кингом, были книги Солженицына! Это настоящий популярный писатель, на его тиражах в Европе выросло целое поколение! Люди могут не знать Толстого, Чехова, Достоевского и тем более – Пушкина, но Солженицына знают все – сотни миллионов!
А через Солженицына у них складывается впечатление о нашей стране и нашей истории. Плохое впечатление. Потому нас и боятся, и презирают, и все время пытаются каким-то гуманистическим ценностям обучить.
А.Б.
Мое знакомство с творчеством Солженицына тоже состоялось где-то в 1986 году. Я в десятом классе учился, и один мой школьный товарищ, сын зубного врача (почти что творческая интеллигенция), принес мне «Один день Ивана Денисовича», распечатанный на фотобумаге в карманном формате – чтобы проще его было под матрасом прятать. Тогда ходили легенды о том, как за такого Солженицына можно было 15 лет получить. И в хранении запрещенной литературы было что-то эротическое. У меня у самого адреналинчик подскочил, когда мне эту книжку вручали. Философ Гачев чуть позже напишет известный текст о сексуальной природе страха. Но, надо сказать, тогда и фотографии Сталина тоже были из разряда запрещенной литературы. У нас в районе их продавали глухонемые по рублю – как, к слову, и порнографические календарики. Верхом смелости было приладить такую фотографию под лобовое стекло машины – я имею в виду, как ты понимаешь, портрет генералиссимуса.
В «Иван Денисыче» я, надо сказать, не нашел ничего такого уж скандального и антисоветского (об «Архипелаге» я тогда знал только из бюллетеня «Аргументы и факты», который был в то время малотиражным пособием для лекторов). Но вот что у меня до сих пор, как гвоздь, в башке торчит – все эти «маслице-фуяслице», «смехуёчки» и прочие элементы лагерного фольклора, щедрой горстью рассыпанные по повести ее автором. Да и, собственно, фени там богато. Что ни говори, а насытил Александр Исаевич наш язык блатными словечками. Нам, россиянам XXI века, уже не требуется объяснять, что такое стукач, шестерка, понты, кантоваться, ссучиться…