Вавилон. Сокрытая история
Шрифт:
Он обожал Оксфорд и свою жизнь в нем. Было приятно находиться среди «балаболов», во многих смыслах самой привилегированной группы студентов. Они хвастались своей принадлежностью к Вавилону, им разрешалось посещать любую библиотеку, включая великолепную Кодрингтонскую, в которой на самом деле не хранилось никаких нужных справочных материалов, однако они все равно туда ходили, потому что в ее высоких стенах и на мраморных полах чувствовали свое превосходство. Все их расходы на жизнь оплачивались. В отличие от других студентов, получающих стипендию, им не приходилось подавать еду в столовой или убирать комнаты наставников. Жилье, питание и обучение оплачивались непосредственно Вавилоном, студенты даже не видели счетов. Кроме того, они получали стипендию в двадцать шиллингов в месяц, а также имели доступ к особому
Робин никогда не задумывался над значением всего этого до того вечера, когда наткнулся в общей комнате на Билла Джеймсона, который с несчастным видом выписывал цифры на клочке бумаги.
– Отчет за месяц, – объяснил он Робину. – Я потратил больше, чем мне присылают из дома, и скоро у меня не останется ни пенни.
Цифры на бумаге поразили Робина: он и не представлял, что обучение в Оксфорде обходится так дорого.
– И что будешь делать? – спросил он.
– Заложу кое-что до следующего месяца, чтобы покрыть разницу. Или придется реже питаться. – Джеймсон поднял голову. Выглядел он ужасно смущенным. – Мне страшно неприятно спрашивать, но не мог бы ты…
– Конечно, – поспешил ответить Робин. – Сколько тебе нужно?
– Я бы не стал просить, но стоимость триместра… С нас взяли дополнительно за препарирование трупов по анатомии, и я…
– Можешь даже не говорить. – Робин сунул руку в карман, вытащил кошелек и начал отсчитывать монеты. В этот момент Робин показался себе ужасно напыщенным: он только утром получил у казначея стипендию и надеялся, что Джеймсон не решит, будто он всегда ходит с таким набитым кошельком. – Этого хватит хотя бы на еду?
– Ты просто ангел, Свифт. Я отдам в следующем месяце, сразу же. – Джеймсон вздохнул и покачал головой. – Вавилон. Он заботится о своих студентах, да?
Да, заботится. Вавилон не только богат, но и уважаем. Их факультет был, безусловно, самым престижным в Оксфорде. Именно Вавилоном хвастались первокурсники, показывая приехавшим погостить родственникам университет. Именно студент Вавилона неизменно выигрывал ежегодную премию ректора Оксфорда, присуждаемую за лучшее стихотворение на латыни, а также стипендию Кенникотта для изучающих иврит. Именно студентов Вавилона приглашали на специальные приемы [39] с политиками, аристократами и богачами, которые составляли основную клиентуру факультета. Однажды прошел слух, что на ежегодном приеме в саду факультета будет присутствовать сама принцесса Виктория; это оказалось неправдой, но принцесса подарила Вавилону новый мраморный фонтан, который через неделю установили на лужайке, и профессор Плейфер устроил так, чтобы фонтан выстреливал высокие сверкающие дуги воды и днем и ночью.
39
Эти приемы поначалу вызывали интерес, но быстро стали утомительными, когда выяснилось, что студенты Вавилона присутствуют там не столько как почетные гости, сколько как животные из зоопарка, от которых ждут танцев и выступлений для богатых спонсоров. К Робину, Виктуар и Рами всегда относились как к представителям стран, из которых они прибыли. Робину приходилось терпеть мучительные светские беседы о китайских ботанических садах и лаковой посуде; от Рами ждали подробностей о внутреннем устройстве «индусской расы», что бы это ни значило; а у Виктуар, как ни странно, всегда спрашивали совета по поводу финансовых спекуляций в Капской провинции.
К середине второго триместра, как и все студенты до них, Робин, Рами, Виктуар и Летти пропитались невыносимым превосходством университетской элиты. Их забавляло, как новички, которые в буфете относились к ним свысока либо игнорировали, начинали заискивать и жать руки, когда они рассказывали, что изучают теорию перевода. Друзья как бы случайно упоминали, что у них есть доступ в салон для отдыха, очень красивое и недоступное другим студентам помещение, хотя, по правде говоря, они редко проводили там много времени, поскольку трудно вести даже обычный разговор, когда в углу храпит морщинистый профессор.
Виктуар
Но во многом они оставались здесь чужими. Никто не обслужил бы Рами в их любимых пабах, если бы он пришел первым. Летти и Виктуар не могли брать книги из библиотеки без присутствия студента мужского пола, который мог за них поручиться. Владельцы магазинов принимали Виктуар за горничную Летти или Робина. Портье регулярно просили всех четверых не ходить по лужайке, в то время как другие мальчики преспокойно топтали якобы нежную траву.
Более того, им всем потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться говорить как оксфордцы. Оксфордский английский отличался от лондонского и появился в основном за счет склонности студентов искажать и сокращать все подряд. «Магдалина» произносили как «Мадлен»; по тому же принципу улица Сент-Олдейт превратилась в Сент-Олд. Летние каникулы сократили до Летних. Новый колледж стал Новым; колледж Сент-Эдмундс стал Тедди. Прошло несколько месяцев, прежде чем Робин привык произносить «универ», когда имел в виду Университетский колледж. Пирушкой называли вечеринку с множеством гостей; «скворечником» называли деревянный ящик, куда поступала почта.
Оксфордские традиции также подразумевали целый ряд негласных правил и условностей, которые, как боялся Робин, он никогда не поймет до конца. Ни один из его друзей не мог разобраться, например, в правилах этикета для визитных карточек, или как проникнуть в студенческий круг общения, или как функционирует множество разных, но пересекающихся уровней этой системы [40] . До них постоянно доходили слухи о бурных вечеринках по ночам в пабе, выходящих из-под контроля, о собраниях тайного общества, чаепитиях, где некий имярек нагрубил своему наставнику или оскорбил чью-то сестру, но сами они никогда не были свидетелями этих событий.
40
Через Колина Торнхилла и братьев Шарп Робин узнал о различных группах, с которыми можно столкнуться в Оксфорде, среди них были «проныры», «тугодумы», «книгочеи», «джентльмены», «холуи», «грешники», «хохотуны» и «святые». Себя Робин отнес к категории «книгочеев». Он надеялся, что не был «холуем».
– Почему нас не приглашают на пирушки? – спросил Рами. – Они восхитительны.
– Я не пью вино, – заметила Виктуар.
– Ну, мне просто интересна сама атмосфера…
– Это потому что ты никогда сам не устраивал пирушки, – сказала Летти. – Тут же все должно быть взаимно. Кто-нибудь из вас отправлял кому-то свою визитную карточку?
– Кажется, я никогда даже не видел визитной карточки, – ответил Робин. – Это что, особое искусство?
– Ну, они выглядят довольно просто, – сказал Рами. – «Пенденнису, эсквайру. Мерзкое чудовище, приглашаю тебя сегодня на попойку. Проклинаю тебя, твой враг Мирза». Разве не так?
– Очень изящно, – фыркнула Летти. – Неудивительно, что ты не принадлежишь к сливкам местного общества.
Они определенно не были университетской элитой. Даже белые «балаболы», которые учились на курс старше, не принадлежали к элите, потому что в Вавилоне все студенты были слишком загружены учебой, чтобы вести светскую жизнь. Оксфордской элитой можно было назвать только второкурсника универа Элтона Пенденниса и его друзей. Все они были джентльменами и вносили высокую плату за обучение, чтобы избежать вступительных экзаменов и пользоваться определенными привилегиями. Они сидели за лучшим столом в буфете, жили в хороших квартирах, не таких, как пансион на Мэгпай-лейн, и играли в снукер в салоне для отдыха, когда вздумается. По выходным они развлекали себя охотой, теннисом и бильярдом, а каждый месяц отправлялись в экипаже в Лондон на званые ужины и балы. Они никогда не делали покупок на Хай-стрит; все модные новинки, сигары и прочее им доставляли прямо из Лондона торговцы, которые даже не называли цен.