Вавилонский голландец
Шрифт:
– Мы подняли также вашу шлюпку, – продолжал мой собеседник. – Вам, наверное, приятно будет узнать, что она исправна.
На это я никак не ответил, опасаясь брякнуть еще что-нибудь из того, о чем пожалею.
И все-таки я это сделал. Я брякнул:
– Она называется «Маргарита».
Бледный человек опять нагнулся ко мне, как журавль:
– Шлюпка?
– Да.
– Почему? – осведомился он.
Я почувствовал к нему род симпатии и поэтому ответил:
– Ну, таково ее имя.
– Ясно, – отозвался он, выпрямляясь надо мной,
– Вы капитан? – уточнил я зачем-то. Меня совершенно не это в данный момент интересовало.
– Библиотекарь, – неприятным тоном отрезал Анадион Банакер.
Матросы все были заняты на корабле каким-нибудь делом, но большая часть этих дел происходила в той части судна, где находился я. Неожиданно мне стало неприятно, что я вот так лежу, да еще в испаряющейся под солнцем луже, а кругом ходят люди. Поэтому я сел и потихоньку переполз на более сухое место, а лужа осталась испаряться без меня.
– Позвольте мне, в свою очередь, узнать ваше имя, – продолжал библиотекарь.
– Филипп Модезипп, – сообщил я. – Во всяком случае, так утверждал мой отец. Сам я в этом периодически сомневаюсь.
– Я постараюсь запомнить это, – кивнул библиотекарь. – А по какой причине у вас перечеркнуто лицо?
Я потрогал свои лоб и щеки. Я так привык к этой метке, что давно уже не обращал на нее внимания.
– Видите ли, – проговорил я, стараясь, чтобы мой тон оставался вежливым, – у вас, например, лицо вообще не там, где ему положено быть, однако же я не задаю вам неделикатных вопросов.
Матросы поблизости разразились хохотом, и один из них, очевидно полагая свой жест верхом остроумия, принялся хлопать себя по парусиновой заднице. Анадион Банакер счел себя выше этих грубых намеков.
– Не будет ли неделикатным с моей стороны спросить, – заговорил библиотекарь, когда смешки поутихли, – где же, по-вашему, должно располагаться мое лицо?
– На животе, – ответил я и для большей наглядности обвел пальцем круг у себя на животе. – Вот здесь. Это и удобно, потому что рот непосредственно соприкасается с желудком, что значительно упрощает пищеварение. В свою очередь, процессы, происходящие в желудке, лучше воспринимаются органами осязания и усиливают удовольствие от поглощения пищи. К сожалению, я в силу особенностей моей расы лишен этого преимущества…
– Поэтому вы и перечеркнули свое лицо? – поинтересовался, отбросив всякую вежливость, Анадион Банакер.
– Это сделал мой добрый хозяин, – объяснил я. – Из милости и в качестве напоминания.
– Татуировка? – продолжал он допытываться.
– Несмываемая краска, – сказал я. – Со временем, если ее не обновлять, она смоется.
Две синие полосы шириной в два пальца пересекали мое лицо крест-накрест – в знак того, что физиономия, размещенная в неправильном месте, «не считается». Аннулируется. На животе, справа
– Что ж, более или менее это понятно. – Анадион Банакер пожевал губами в задумчивости и тотчас же задал новый вопрос: – Вы, разумеется, грамотны?
Я пожал плечами. Это можно было истолковать как «да» и как «нет». Анадион Банакер предпочел «да».
– Я так и думал, – молвил он. – Вы поступаете ко мне на службу.
Я не мог скрыть удивления. Насколько может быть велика библиотека на корабле, если здесь имеется специальный библиотекарь, которому к тому же позволено завести помощника?
– Она огромна, – заверил меня Анадион Банакер, опять без труда угадав невысказанный мой вопрос. – Гораздо больше, чем вы в состоянии вообразить.
«Таласса», – подумал я с внезапно подступившей тоской. А когда тоска отхлынула, я снова услышал голос библиотекаря:
– …И поскольку у вас имеется шлюпка, вы сможете заняться свободным поиском. Иногда, знаете ли, мы получаем заказы на определенные книги. Выполнить эти заказы мы не можем, а не выполнить – не можем себе позволить, если вы понимаете, о чем я толкую. Сетью мы вас обеспечим.
Я кивнул:
– Разумеется, я согласен.
– Но вашего согласия я не спрашивал, – удивленно промолвил Анадион Банакер. – Мы ведь спасли вас. Вы теперь целиком и полностью принадлежите нам. У вас нет выбора.
– Еще я могу прыгнуть за борт, – буркнул я.
Клянусь отделением головы от тела, это был самый унылый и вялый бунт из всех возможных. Анадион Банакер даже не обратил на него внимания.
– Спускайтесь сейчас к Константину Абэ, – приказал Банакер. – Он введет вас в курс дела. Позвольте вашу руку – я помогу вам встать.
Опираясь, а точнее сказать, наваливаясь на локоть Банакера, я доковылял до люка и по крутейшему трапу спустился в трюм. Банакер вел меня сквозь темное корабельное брюхо, где пахло так, словно мы очутились внутри старой бочки с парой забытых огурцов. Знаете, такие огурцы, поросшие пушистой плесенью и оттого похожие на гусениц? У некоторых людей такие брови.
У меня имелись наготове два вопроса. Они катались, как шарики, на кончике языка; будь я животоглавцем, я легко бы проглотил эти вопросы, – кстати, одна из причин, почему животоглавцы по большей части вежливы и молчаливы, – но поскольку язык мой болтается на воле и я не умею прятать его в желудке, то и вопросы соскочили с него один за другим:
– Как же вы храните книги в такой сырости?
– А этот Константин Абэ – первый помощник библиотекаря?
Анадион Банакер приостановился и пристально посмотрел на меня в темноте. Его взгляд был таким выразительным, что я уж и не ожидал словесных ответов, но библиотекарь все же проговорил, и притом довольно мягко:
– Разумеется, книги хранятся в другом месте.
– Мне не требуются два помощника, вы – единственный; а господин Абэ – корабельный кок.
И еще он прибавил: