Важное время

Привалов Владимир

Старик озадачил Фиддала, положив перед ним кипу учебных листов и двинулся ко мне.

— Учитель Либурх, а можно в уголке почитать? — я достал из-за пазухи толстую тетрадь из дорогого пергамента. Библиотекарь тотчас узнал книжку. В первый же день, обнаружив тетрадь в тайнике, я ознакомил старика с находкой. Либурх вспомнил, как Эндир несколько лет подряд носился с книгой, корпя над тетрадью, обложившись картами и свитками.

Либурх почесал затылок и согласился.

— Хорошо, Олтер. Только вот, возьми учебные пособия.

Старательно замаскировавшись, я положил пухлую книгу-тетрадь перед собой и в сотый раз прочитал надпись на обложке: как сберечь Дорчариан и победить Империю. С этой

книгой я связывал все свои надежды и жаждал найти чудесный рецепт, как одним махом остановить неизбежное вторжение Империи. Я бережно погладил корешок, раскрыл книгу и углубился в чтение.

В древности, сотни лет назад, в горах было великое множество мелких племен и каждое было за себя. И села в долине враждовали, каждое село стояло за своё. Только священная крепость, что уберегла когда-то детей и жен от злобы Лунолицых, примиряла их и была священной для всех. Раз в году все племена примирялись и приходили под священные стены на общий праздник, славя богов за избавление от Лунолицых. Прознал об этом кто-то хитрый в далекой Арне и донес Императору. Тот решил разрушить священный город. Падет крепость — падут и горцы на колени, решил он. Подставят непокорную шею под рабскую удавку. Ударила Империя, и горы содрогнулись от этого удара. Империя шла по Долине, и села горели одно за другим. И каждый сражался сам за себя. Тогда встал посреди гор доблестный дорча по имени Домарха и взял всех воинов, что остались в живых, под свою руку. Прознал Домарха о подлости врагов, узнал, что презренные имперцы хотят разрушить священную крепость. И крикнул тогда Домарха клич во все горы — Декурион в огне! Отослал он жен и детей своих воинов к родовым горам, а некоторых отправил в Декурион, чтобы ожесточились сердца их мужей и братьев. Чтобы встали они несокрушимой стеной на пути врага. Воевал Домарха хитростью — заманивал врагов в ущелья, скатывал на них камни. Нападал Домарха и бил врагов без роздыха, и днем, и ночью. Погиб каждый третий горец и пало великое множество врагов, а Джура бежала с гор прочь, красная от крови. Тогда Домарха вышел к имперцам и сказал им: Декурион в огне! Убейте последнего горца — он не покорится! Он сказал им: Декурион в огне! Перед вами встанут жены с железом в руках. Он сказал им: Декурион в огне! Падет последняя жена — перед вами встанут дети с камнями. Декурион в огне! Устрашились воины Империи грозным речам. Отступились они и сказали: пусть будут твоими села и дома в Долине. Отдай нам обратно, как было встарь, при Старой Империи, Колодец и Шахты и разреши мирный проход до них! И согласился на это Домарха, и стал он первым Князем Долины и первым Даном Дорчариан. С тех пор, как соберется враг войти в Долину — несется от горы к горе старинный клич — Декурион в огне! И тогда каждый горец отложит посох пастуха и соху землепашца и возьмет дедов меч со стены.

— Декурион в огне, — я потер глаза и отодвинулся от книги, разгибаясь. Рукописный текст и тяжелый слог давался с трудом. Отсутствие привычки к чтению давали о себе знать. Чтобы понять смысл написанного, я водил пальцем по буквам и шевелил губами. Потом повторял предложение целиком. Голова разболелась, потемнело в глазах. Но ценность сведений оправдывала трудности.

Я перечитал еще раз интересные места: Воевал Домарха хитростью — заманивал врагов в ущелья, скатывал на них камни. Нападал Домарха и бил врагов без роздыха, и днем, и ночью. По-видимому, первый Дан Дорчариан громил супостатов, используя партизанскую тактику. При этом менял собственных воинов так, чтобы имперское войско постоянно находилось под беспокоящими ударами.

Я представил перед глазами Долинный Тракт, села, огороженные поля и фруктовые сады. Не то! Партизанскую войну хорошо вести в самих горах, а не в густонаселенной Долине. И где там камни скатывать на головы врагов? Не то, дедушка, не то! Нужно что-то другое! Я наугад перелистнул страницы. Мысли и размышления Эндира — неупорядоченные, метущиеся, злые проходили передо мной. Старинные легенды, исследования истории отношений Империи и Дорчариан, цены на оружие и земляное масло, какие-то договоры и документы — все это Эндир заносил в свою тетрадь. Книга Эндира, по сути, была ежедневником, куда он в разные годы записывал все, что хоть как-то могло помочь освободить Дорча.

Империя подобна страшному зверю мартихоре — чудовищу с телом волосатого льва, в пасти которого три ряда острых как кинжалы зубов. На конце его длинного жесткого хвоста сочится яд, смазывая костяное лезвие. Мартихора копит в себе яд, и если не впрыснет его в кого-нибудь, то яд разъест ее изнутри. Поэтому чудовище всегда охотится. Она убивает ядовитым хвостом всех, кого встретит. Мартихора пожирает свою добычу и становится еще больше и сильней. И яда в ней становится еще больше. Дорча должны отрубить мартихоре хвост, чтобы чудовище само сдохло от своего яда. Нужно успеть, пока Империя не обратила свой яд против нас.

Я распрямился, нахмурился и невидящим взглядом посмотрел в окно. Дед умер вовсе не от метафоричного яда мифической мартихоры, а от настоящего яда неведомого отравителя. Каким образом этот сборник побасенок может помочь сберечь Дорчариан? Я вновь перелистнул страницы.

«Народы квельги, терскелы, алайны, дремны, дворча и дорча, гверхи и гворча отныне, добровольно и без принуждения одаривают Империю, как доброго соседа, чем сами захотят не позднее Дня Долгого лета».

Я так углубился в чтение, что не заметил, как окончилось занятие. Только громкий голос Кольши оторвал от тетради. Я огляделся. Все местные, кроме Феди, уже умчались. Учитель Либурх собирал бумаги, а приятели ожидали меня. Я спрятал драгоценную книгу в тубус, повесил на шею, собрал в пачку листы и отнес библиотекарю.

— Спасибо, учитель Либурх, — сказал я.

— Занятие прошло с пользой? — старик внимательно посмотрел, а затем скосил глаза на висящий тубус.

— С пользой, — кивнул я. — С большой пользой.

Мы двинулись к выходу, направляясь в Трапезную. На выходе из здания ждал Булгуня. Мы подбежали к нему всей гурьбой, хлопая по спине и плечам, тормоша и засыпая глупыми вопросами.

— Ну, как ты? — спросил я, когда веселье немного утихло.

Булгуня пожал плечами и осмотрелся кругом — нет ли посторонних рядом. Странное поведение приятеля удивило, и мы смолкли, окружив толстяка.

— Там кто-то был, — понизив голос до шепота, произнес Булгуня. — Как только заперли дверь, кто-то посмотрел из-за стены.

Мы переглянулись, потрясенные.

— Смотрели-смотрели, а затем вдруг перестали, — хихикнул Юркхи.

Только смех у степняка вышел натужным — а как же, ему-то следующим идти в подвал!

— Ага, — не приняв шутки, кивнул Булгуня. — А потом взгляд исчез.

Ребята, негромко переговариваясь, пошли по плацу в сторону Трапезной. Бареан остался стоять, словно примерзнув к брусчатке. Глаза округлились, зрачки расширились, а взгляд остекленел, не замечая ничего вокруг. Что случилось-то? Подобной впечатлительности за своим серьезным товарищем я раньше не замечал. Парень что-то шептал, словно молитву.

«Укрой меня, Безносый», — послышалось мне.

Что еще за Безносый?

— Бареан, — осторожно позвал я приятеля.

А-а-а? — протянул Боря.

— Что случилось, друг?

— А-а? — взгляд Бареана приобрел осмысленность, он встряхнулся, окончательно избавляясь от прилипчивого наваждения, и быстро ответил. — Нет, нет, ничего.

А затем торопливым шагом направился вслед за приятелями. Все-таки, он очень странный мальчик.

— В чем отличие цивилизованного человека от дикаря? — вальяжно развалившись на тюфяке, я величаво провел перед собой расслабленной кистью руки.