Важный разговор [Повести, рассказы]
Шрифт:
— Пойдемте, дедушка!
Дед Антоний встрепенулся, захлопал глазами.
— А? Что? Кто тут?
— Домой пойдемте, говорю!
Дед Антоний понял наконец, в чем дело. Он вытер ладонью лицо, прогоняя остатки сна, обиженно сказал:
— Тю на тебя — и все! Я ж ишшо плясать буду. Тоже мне сказанул! Времени ишшо вон скоко!
Дед Антоний вынул из кармана часы, поболтал возле уха, как тухлое яйцо, посмотрел на белый, выщербленный циферблат.
— Иди, иди! — сказал он Ваняте. — Я ишшо на том свете отосплюсь. Тоже мне!
Ванята вышел из клуба. Луна заливала серебряным светом Козюркино. Был виден каждый листок на дереве и каждый камешек на дороге. Где-то высоко-высоко, не нарушая тишины, летел самолет. За рекой маячил памятник артиллеристу Саше.
Ванята вспоминал праздник, Платона Сергеевича, тетку Василису с белым караваем и девочку, похожую на гриб подберезовик. Вспоминал и улыбался, будто впервые в жизни нашел для себя что-то очень важное и большое.
СЕРЕЖКА ПОКУСАЕВ, ЕГО ЖИЗНЬ И СТРАДАНИЯ
ТАПОЧКИ
Сережка Покусаев снова потерял тапочки. Третий раз в этом году. Мать Сережки не удивилась. Даже тряпкой на этого растяпу не замахнулась.
— Живи как хочешь, — сказала она. — А только денег у меня больше нет.
Положение было критическое. Зимние ботинки Сережки смазали ваксой и давно спрятали в кладовку под замок. Другой подходящей обуви, похоже, не было.
Сережка полдня шуровал в сарае. В углах жили серые пауки, лежали рыжие корявые обручи от бочек, порванные велосипедные камеры и всякий другой хлам.
Потом Сережке попались старые мамины туфли на шпильке. Они были еще ничего. Только стельки отлипли и выглядывали изнутри, как собачьи языки.
Сережка выдрал языки, отбил молотком шпильки и тут же примерил. Размер был как раз такой. Если бы брюки-клеш, можно было вполне их прикрыть. Но у Сережки были брюки-дудочки. И это немного портило вид.
Сережка выбрался из сарая и прошелся по двору. Там резались в «козла» за деревянным ребристым столом пенсионеры. В песочнице строили замки дети. Никто Сережке ничего не сказал, и он сразу повеселел.
Ходить в узких и изогнутых туфлях было неудобно. Но без тренировки ничего не дается.
Это уже Сережка знал по опыту.
Возле подъезда дома номер четыре показалась Галя Гузеева. В Галю были влюблены поголовно все мальчишки. Сережка тоже.
Галя увидела Сережку, подошла прямо к нему. Она сразу заметила Сережкины корабли и начала улыбаться.
— Здравствуй, Покусаев, — сказала Галя. — Что это?..
Сережка не дал Гале докончить.
— У тебя очень приятные ресницы, — сказал он. — Точно как у Софи Лорен. А ну закрой глаза!
Какая женщина устоит перед таким комплиментом! Галя Гузеева опустила веки и дала полюбоваться своими ресницами.
И все же Галя не отстала от Сережки. Не помогла ему даже Софи Лорен.
— Покусаев, зачем ты надел дамские туфли? — спросила Галя. — Для смеха?
— Ничего не дамские… Я репетирую. Клоуном в цирк оформляюсь!
— Ты, Покусаев, врешь!
— Очень надо! Можешь у папы спросить. Учеником берут…
Сережка наморщил лоб и стал думать, что бы ему еще такое соврать.
— В постоянную труппу берут, — сказал он. — Вчера с папой табель успеваемости носили. Знаешь, как придираются!
Сережка подробно рассказал, какие строгости в цирке и какой у него в постоянной труппе репертуар. Под конец он расщедрился и даже пообещал Гузеевой Гале достать бесплатный билет на свои представления.
— Можешь хоть каждый день ходить, — добавил он. — Устрою!
Скоро необычайная весть распространилась по всему двору.
Все знали, что Сережка трепач. Но тут поверили. Не станет же человек за здор о во живешь щеголять в дамских туфлях и раздавать билеты в цирк.
К Покусаеву повалили делегации. Сережка принимал всех. Он сидел на деревянном ларе для песка, болтал ногой в белой остроносой туфле и рассказывал мальчишкам и девчонкам про цирк.
Все ахали и завидовали.
Потом Сережку попросили что-нибудь исполнить. Он прошелся в своих клоунских туфлях боком-скоком, потом задом наперед, потом стал на руки. Стоял он недолго, но все аплодировали: во-первых, Сережка был еще учеником клоуна, а во-вторых, он мог обидеться и не дать билеты в цирк.
Вскоре, впрочем, интерес к цирковому искусству упал. Зрители один за другим разбрелись по своим делам.
У Сережки своих дел не было. Он снес туфли в сарай и отправился домой обедать.
Была у Сережки Покусаева тайная надежда: мать увидит его разнесчастную жизнь и переменит свое решение. Так уже сколько раз было.
Посмотрит на голые Сережкины ноги и скажет:
«Вот тебе, растяпа, деньги. Иди покупай тапочки. Только смотри — последний раз даю…»
Эти радужные мысли развеялись в пух и прах. Мать даже не подумала менять свой суровый приговор. Не поддержал сына и отец.
— Правильно! — сказал он за обедом. — Пускай ходит босиком, как снежный человек.
«Снежный человек» молча проглотил обиду.
После обеда Сережка Покусаев остался дома. Он сидел возле окошка и думал о прежней веселой жизни.
Без тапочек не было ему ходу никуда — ни в кино, ни на речку, ни просто на улицу.
За воротами играли в классы девчонки, о чем-то спорили мальчишки, шли как ни в чем не бывало прохожие. Никто из них не знал, какая страшная беда постигла Сережку Покусаева.