ВЦ - 2
Шрифт:
Опять замолчали трибуны и Вовка попёрся в раздевалку, предварительно листок с плюсами и минусами уничтожив. Тупо сжёг в пепельнице и пепел, перемешав, вытряхнув в урну.
Сидели, развалившись, в благодушном настроении динамовцы. Закатили летунам ещё две, и только одну Третьяков пропустил, да и то автогол. Не ожидал. Была толкучка у ворот и шайба от конька Бориса Бочарникова залетела в угол. Интересно. Прямо мистика. Именно Бочарников в следующем году станет ренегатом и будет играть за ВВС, вот, раньше стал за них голы забивать.
— Фомин. Ты переодевайся и дуй домой, я скажу, что ты плохо себя почувствовал, — отведя его к двери, приказал Чернышёв.
— Аркадий Иванович, давайте подождём. Нельзя проигрывать, даже ничья нас от второго места отделит. Нужна обязательно победа.
— А Сталин Василий Иосифович?
— Скажу, что не пойду. Мне ведь только шестнадцать.
— Ладно. Сиди.
Зря сидел. Ещё раз обменялись голами в третьем тайме и всё. Всё интересное случилось после игры. Ожидаемо. Первым в раздевалку, практически вместе с командой, завалился тоже далеко не трезвый генерал-полковник Аполлонов с адъютантом.
— Молодцы! Орлы! Тёзка, дай тебя обниму, — и повис на Чернышёве, тот на коньках, да и так выше ростом. Немного шкодная картина.
— Спасибо, товарищ генерал, — тренер даже назад прогнулся, чтобы не упасть, на бетоне ведь стоял и на коньках.
— Васька, — Аполлонов повернулся к адъютанту, — выдавай премию. По сто рублей вам выпишу. Классно об…
Тут в раздевалку и товарищ младший Сталин зашёл. Оглядел всех. Зам министра МВД не вытянулся по струнке, но подобрался. Остальные точно вытянулись. Вовка попытался бочком протиснуться за спину Бочарникова, рядом с которым стоял.
— Этот? — Василий Иосифович ткнул пальцем в Фомина и повернулся к пришедшему с ним полковнику.
— Так точно, товарищ генерал! — и пьяно покачнулся, расплылся в улыбке.
— Хорошо играл, жаль не за мою команду. Хочешь лётчиком стать? — пьяный, а речь вполне связная и взгляд осмысленный.
— Мне всего шестнадцать лет, — помотал головой Вовка.
— Ух, ты?! Правда что ли? — повернулся к Чернышёву.
— Так точно, товарищ генерал.
— Подождём. Андрей, запиши его данные, как восемнадцать исполнится, в армию заберём, — ткнул пальцем в адъютанта и вышел, не прощаясь, из раздевалки.
Тишина ещё долго стояла, даже после ухода полковника Андрея.
Протрезвевший почти Аполлонов прокхекался, наконец, и пожав руку Чернышёву повернулся к Вовке.
— Выйдем.
Вышли. Генерал вдруг финт ушами изобразил. Подошёл и обнял Фомина по-отечески, к груди прижимая.
— Молодец! И за игру и за ответ …лётчику. Только вот, что теперь с документами делать? — Аполлонов отстранился и вопросительно посмотрел на пацана шестнадцатилетнего. Совета от него дожидаясь.
— Придётся оставить мои документы в прежнем виде. Третьяков пусть милиционером будет, а я пока стипендию от общества получать буду.
— Сдохнешь
Как люди, причём всякие ведь шишки, ездят в «Победах» зимой. Холодина страшная. Дует из всех щелей, бензином воняет и страшная холодина, а говорил уже. Печки ведь нет, как и подогрева сидений. У Фёдора Челенкова «мерин» был в той жизни. МЛ — 350. Умная, заботящаяся о хозяине, машина. И вот это. Ещё ведь и роскошь «Победа» на сегодняшний день. Простой человек и не купит. Стахановым нужно стать.
Так, под стариковское брюзжание комсомольца и доехали. Ничем ужин от прошлого не отличался, только вместо антрекотов была печень говяжья по-строгановски (почти), а вместо картошки гречка. Очень вкусно и порцию специально для Вовки огромную подали.
Наталья была в платье фланелевом и кофте. В доме было холодновато, на улице похолодало и в квартире тоже. Нет автоматики, поддерживающей одну температура. На диване в гостиной, куда отправились пить чай, и где Вовка ещё не был, сразу бросались в глаза три вещи. Дорогое немецкое пианино. Чёрное, с золотом надписи и отражениями света от, без единого пятнышка, лака. Ещё был саксофон, лежащий на диване. Маленький. Они ведь как-то разделяются, насколько Фёдор помнил? Это альт, должно быть? И на стене висела точно такая же гитара, что подарил военный Вовке в первый день его пребывания в этом мире, в больнице. Рука сама потянулась.
— Ты, Володя, играешь на гитаре? — заметила его жест мама Маша, как про себя её обозвал Вовка.
— Немного.
— Сыграй! — Наталья вскочила на кресло и потянулась за гитарой.
Ох, блин. Ослепнуть что ли? Умеет создатель красивые ножки создавать.
Гитара была настроена. Кто-то играет? Чуть, всё равно, поправив, Вовка перебрал струны, думая, что бы спеть. И тут хулиганская мысль пришла в его бестолковку. Он тронул струны и начал:
Лишь позавчера нас судьба свела,
А до этих пор, где же ты была?
Разве ты прийти раньше не могла?
Где же ты была, ну где же ты была?
Сколько раз цвела летняя заря,
Сколько раз весна приходила зря!
В звёздах за окном плыли вечера.
Где же ты была, ну где же ты была?!
Может и не Дима Билан с «Лейся Песнями», но ведь вещь-то для сорок восьмого года убойная.
Сколько дней потеряно!
Их вернуть нельзя!
Их вернуть нельзя!