Вчера будет война
Шрифт:
– Товарищ полковник! Ну невозможно это! Мало того что одно училище делят на два, так что мне придется половину народу в новое училище отдать, так еще и в эти хреновы два полка нужно людей выделить! Что я их – лично рожу?
– Родина прикажет – родишь. Или еще где найдешь. Думаешь, капитан, мне легче? Ты хоть бойцов и младших командиров отдаешь. Бойца ты за три месяца выдрючишь. Сержанта – за шесть. Вон, Фофанова выучил – хоть сейчас на Особый отдел ставь (ну да, как ни прячься в темный уголок – а глаз у полковника алмаз), – его я, кстати, у тебя забираю.
– Това-арищ полков… – Голоса уже удалились, но по вечерней тишине полупустого здания слышно было все одно прекрасно.
– Товарищ капитан! За-аткнись, раз-два! Ты что, кошкин сын, думаешь –
– Так точно, товарищ полковник! Разрешите обратиться?
– Ого, чего-то тебя на устав потянуло. А то матерился не хуже меня. Догадываюсь – в полк будешь проситься?
Капитан стушевался и вздохнул.
– А вот те шиш, товарищ капитан. Ускочете все в войска – кто мне будет новых Ванек-взводных натаскивать? А натаскивать их надо хорошо, а то немец из них гуляш сделает. – И уже тихо, так, что Василий еле разобрал: – А немец, собака серая, вояка серьезный. Еще по германской помню. Ладно, отставить лай. Закуривай. Будем думать, как нам три рубля с гривенника наменять.
* * *
Кадры решают все.
Генерал-майора Власова трясло. Трясло и снаружи (переделанный в пассажирский транспорт бомбардировщик «ТБ-3» попал в болтанку), и изнутри. Причем дело было вовсе не в том, что, несмотря на жаркое лето, на высоте было прохладно.
– Мы, товарищ Власов, знаем вас как полностью преданного делу Партии коммуниста и настоящего патриота. Мы ведь не ошибаемся, правда? Я так и думал. Кроме того, мы уверены, что вам по силам труднейшие организационные задачи. Думаю, ваших талантов достаточно, чтобы практически на пустом месте, из… не совсем качественного материала создать целую армию. И в вашем умении находить общий язык с… самыми разными людьми мы тоже уверены, – пристальный взгляд недобрых желтых глаз. – Поэтому мы решили поручить вам одно очень трудное и очень ответственное задание.
Приказом наркома обороны товарища Тимошенко вы направляетесь на Дальний Восток Там вы поступите в подчинение командующего Дальневосточным военным округом товарища Апанасенко. Видите ли, товарищ Власов, – снова желтый тигриный высверк из-под бровей, – существует серьезная опасность войны с гитлеровской Германией. В этой войне нам понадобятся все резервы, которые мы сможем подготовить, перебросить… да хоть украсть. Соответственно, часть войск Дальневосточного военного округа может понадобиться на западе. С другой стороны, не стоит вводить в искушение наших японских соседей. Не простят. Поэтому взамен перебрасываемых войск вам предстоит одновременно формировать новые части на месте, опираясь исключительно на местные ресурсы. И тщательно готовить их, да. И мы уверены, что это у вас получится. Вылет – послезавтра, в восемь ноль-ноль, с Центрального аэродрома. Вы же не заставите нас жалеть об оказанном вам доверии? Товарищ Берия, вы ведь позаботитесь, чтобы генерал обязательно долетел до места? Мы очень рассчитываем на его… организационные таланты.
От воспоминаний генерала опять передернуло. Он поглубже закутался в овчинный тулуп, нашарил в кармане фляжку с коньяком и сделал несколько глотков. Несмотря на повышение в должности, несмотря на вроде бы похвальные характеристики Сталина, ему почему-то было страшно.
Последняя перед Хабаровском промежуточная посадка была под Читой. Пока техники проверяли самолет и заливали бензин,
– Коньяка нет, товарищ генерал!
– Как нет? – Власова охватил пьяный гнев. – Сейчас я им…
Коньяк у толстой буфетчицы рожаться категорически отказывался – хоть сам Буденный на нее ори. Не завезли. Берите водку.
– Ахх… Мать! – Пьяная злость куда-то ушла, сменившись пьяной же безнадежностью. – Дайте две!
Когда самолет благополучно приземлился в Хабаровске, генерал был настолько «не в себе», что адъютанту и шоферу пришлось тащить его до машины на плечах.
А вот Никита Сергеевич Хрущев был трезв, но обескуражен. Свой перевод с партийной работы на хозяйственную он справедливо расценивал как понижение. Ну еще бы – с должности Первого Секретаря ЦК ВКП(б) Украины – на должность всего лишь начальника треста у черта на куличках. Да еще какого треста – «Дальстрой»! Основная рабочая сила – колымские зэка.
За что?!
Ну понятно, почему товарищ Сталин снял с Госплана Вознесенского. Это ж надо – возражать Вождю в таком вопросе! Партия всегда права, и, если Сталин говорит, что война будет, – долг каждого коммуниста взять под козырек и выполнять распоряжения! А Вознесенский начал бубнить про уборочную, про нехватку техники, про неизбежный срыв пятилетнего плана. Ну и полетел с поста. Если его скоро арестуют как саботажника, удивляться будет нечему. Сам виноват.
Но он-то! Он-то никаких отклонений от линии Партии не допускал, с вредителями, саботажниками и врагами народа боролся беспощадно, что в Москве, что на Украине. Все возможные показатели всегда были в ажуре. Ну почти всегда. Издевательские нотки в похвалах Сталина – за это самое, за борьбу с подрывными элементами – он уловил прекрасно. Направляя проштрафившегося (устроенный ему на заседании Политбюро разнос казался ему явно не соответствующим озвученным упущениям) руководителя в Магадан, тот посоветовал ему беречь контингент. «Пусть это враги народа, но это ведь наши люди. Нам нужно, чтобы, отбыв срок, они осознали свою ошибку, а не прониклись ненавистью к Советской Власти. Нужно, чтобы после нашей смерти нас с вами запомнили не сатрапами, а строгими, но справедливыми руководителями. Мы дадим вам полномочия – подавать по тем делам, по которым вы считаете нужным, апелляции. Кого можно, по кому ошиблись – реабилитируем. Но учтите, товарищ Хрущев, за выполнение плана мы с вас будем спрашивать. Стране нужно золото, стране нужен лес. Особенно в такое тревожное время». Хрущев подозревал, что со стороны Хозяина это была какая-то непонятная ему шутка. А чувство юмора у него было… своеобразным. Но не выполнить приказание Сталина, да еще после понижения, было невозможно. Последствия были совершенно предсказуемыми – на его уровне и второй-то шанс был редкостью. А уж третий…
И что прикажете делать? Устраивать врагам народа санаторный режим? А план? Тем более что и так значительную часть контингента – бывших военных, инженеров и квалифицированных рабочих – в массовом порядке сдергивали, освобождая условно-досрочно… Оставались сплошь урки да шпана, а эти, пожалуй, наработают… У них другие навыки.
– Эй, дядя! Закурить не найдется?
Доктор не сразу понял, что обращаются к нему. Тяжелый день, умерла пациентка. Обернулся. Двое в кепочках-восьмиклинках стояли за самой спиной.
– Извините, я не…
– Котлы сымай, фраер! И лопатник гони. Не дергайся, дядя, это не больно! – Холодный блеск стали в отсвете далекого фонаря.
– Что вы… Милиц… – Вскрик перешел в стон.
– Малек, ушлепок! Ты чего накосячил! Честный гоп-стоп на мокруху перевел!
– Дык, дядька Фомич! Он же мусарню звать стал!
– И что? Кирпичом по темечку, слегонца, шоб кони не двинул, и вся делов. А ты, придурок, нас под мокрую статью подводишь. Так, сымай ходунцы, бери лопатник – и ходу! Придется на дно на пару недель залечь. Навязался на мою голову, дяр-рёвня.