Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия
Шрифт:
Председатель снова откашлялся.
“Вы... – проговорил он, – ближе к делу, ближе к делу...”
“То ли ещё бывало... Мы с ним и в баню ходили. Сама для него топила”.
“Что за чушь, – пробормотал писатель, – какая там баня, это уж ни в какие ворота не лезет...”
“Чего там говорить, – неожиданно спокойно сказала маска. – Бросил он меня. Попользовался и бросил. А я уже была чижолая”.
Наступило молчание. Председатель взглянул на секретаря, тот показал на нетерпеливо ёрзавшую розовую маску.
Послышался
“Я... я хочу тоже сказать...” – и она расплакалась.
“Деточка моя, – ворковал председатель, – ну полно, полно... успокойтесь. Мы вас внимательно слушаем”.
Маска хлюпала носиком поднесла к глазам под маской скомканный розовый платочек.
“Он нанёс мне жуткое оскорбление!”
“Ага, – оживился председатель, – какое же оскорбление?”
“Мне стыдно”, – пролепетала она.
“Не надо ничего утаивать. Расскажите всё суду”.
“Мы вместе учились”.
“В университете, если не ошибаюсь?”
“Да. Он за мной ухаживал”.
“Та-ак... и что же?”
“Ухаживал, ухаживал, и... и ничего. Сколько можно ждать? – закричала она. – Я спрашиваю!”
“Чего ждать?” – не понял председатель.
“Как это, чего! Вы что думаете, я первая должна?.. У меня есть гордость! Сам должен знать!”
“Простите, кто? Кто должен знать?”
“Он! Он мою девичью гордость оскорбил. Мою стыдливость. Я же не бревно! Я хотела ему принадлежать. А он? Он даже ни разу меня не обнял!”
“Неправда, – неожиданно войдя в зал, сказала девушка по имени Аглая. Она была без маски. – Он только делал вид. На самом деле он был влюблён в меня!”
“Ты? – вскричал писатель. – Как ты сюда попала?..”
“Позвольте, позвольте... – лепетал председатель. – Попрошу к порядку!”
“Минуточку, я сейчас всё расскажу”, – сказал писатель.
“Нечего рассказывать. Он был недостоин моей любви”.
“Вот: это она. Она стучала на меня!”
“Идиот, тебе это приснилось”.
“Наденьте маску. И сядьте”, – сказал секретарь.
Она возразила:
“Пошёл ты, знаешь, куда?” И больше её не было.
“Есть ли ещё вопросы?” – осведомился председатель.
Никто не откликнулся.
“Слово предоставляется...” – он покосился на последнего свидетеля, это была полосатая маска, крайняя слева. Она не дала ему закончить.
“Совсем заклевали парня!”
“Так ему и надо”, – заметил кто-то.
Главный судья спросил:
“Вы были с ним в связи?”
“Ну, была, – сказала маска, поправляя на лице съезжающую маску. – Плохую дали”, – пробормотала она.
“Простите?”
“Маску, говорю, никудышную дали...”
“Мы вас слушаем”, – мягко сказал председатель.
“Не знаю... рассказывать, что ли. Али нет?”
“Говорите, говорите!”
“Он приехал. А кто такой, никто не знает. Ну, живи, коли приехал... А на самом-то деле, оказывается, сбежал”.
“Сбежал, откуда?”
“А бес его знает. Должно, от суда спасался. В бегах”.
“Так. Мы это выясним. Продолжайте”.
“У Колбасовых жил, на огородах. Я с ним и спозналась. Вот он и стал меня уговаривать: давай, говорит, убьём старика, Егория Петровича, а дом продадим. Я, как дура, уши развесила”.
“Вы стали его сообщницей?”
“Да какая там сообщница. Я его любила, а он...”
Председатель барабанил пальцами, переглядывался с секретарём. Тот делал отчаянные знаки, стучал пальцем по ручным часам.
Председатель вознёс голову, возвестил:
“Слушание дела откладывается в виду вновь открывшихся обстоятельств!”
Тут он увидел, – все увидели, – на скамьях для публики сидит ещё кто-то. Белая, как снег, маска поднялась и зашагала к столу.
“Наше время истекло, – сказал председатель, – вы имеете что-то добавить?”
Маска медленно сняла с себя маску, и все увидели, что лица под ней нет. Что же там было? Ничего.
“Нет! – завопил председатель суда и попытался встать с места. – Кто разрешил? Кто она такая? Я не приглашал. Немедленно вывести. Здесь не театр! – кричал он, отбиваясь от удерживающих. – Здесь не сумасшедший дом!..”
Началась суматоха, маски повскакали с мест, председатель лежал на полу между стульями, закатив глаза, и кто-то делал ему искусственное дыхание. Публика, которую не пускали, вломилась в зал, и всё смешалось.
LI Unzeitgem"asse Betrachtungen [28] . Литература как способ покончить с собой
Снова день без числа.
Вероятно, после 70-х годов.
Поистине странное свойство литературы, чтобы не сказать – коварство, состоит в том, что всё, в том числе и мысли о литературе, она превращает в материал для самой себя. Весьма тривиальная мысль, но надо было, думает он, добраться до неё самому.
28
Несвоевременные размышления (нем.) - название одной из книг Фридриха Ницше
Литература делает сочинителя похожим на паука, который вытягивает из себя нить, покуда не израсходуется весь до конца, и вот висит, покачиваясь на ветру, иссохший, прозрачный, посреди своей сети.
Или он становится похож на того царя, наказанного за жадность, у которого всё, чего бы он ни коснулся, превращалось в золото, и он умирает голодной смертью. Литература – это эрзац самоубийства.
Писатель поймал себя на том, что в этих размышлениях есть нечто утешительное. И что разглагольствовать о литературе много приятнее, чем писать.