Вдали
Шрифт:
– Лея бы не позволила, – Себастьян прервал поток моих панических мыслей, перестал напоминать каменное изваяние и принялся то водить пальцами по столу, то перебирать их. – Она у нас идеалистка. Всех-то ей нужно спасти, всем помочь.
– А с чего вы взяли, что я нуждаюсь в спасении? – нахмурилась я.
Мужчина помолчал. На кухне все также шумели повара, кто-то из общины приходил за едой, но, взяв тарелку, уходил, хотя я была готова поклясться своим братом, что обычно прием пищи проходил тут. Но столы рядом с нами продолжали пустовать, только неизменная троица сновала туда-сюда, занимаясь вопросами быта. Девчонка иногда задерживалась у соседнего стола с тряпкой подозрительно долго, видимо, грея уши. Пары выразительных взглядов от Себастьяна оказалось достаточно, чтобы она ушла в дальнюю часть обеденной.
– Мы все прошли через… Многое, – мужчина посерьезнел. – У каждого своя история, свои причины доверять или не доверять людям. Но выживать группой в любом случае безопаснее и проще. Мы пытаемся создать крепкое и надежное членство, куда могут приходить выжившие со спокойной душой, зная, что они могут рассчитывать на нашу помощь.
Он говорил твердо, убедительно, а тем временем перед моими глазами снова возник труп с простреленной головой. Кровь на белом снегу. Неестественно изогнувшиеся руки, в которых не было оружия. Растрепавшиеся после падения волосы.
Себастьян, словно прочитав мои мысли, снова заговорил, и теперь в его голосе я услышала нотки, отдающие сталью. Такие же холодные и безапелляционные, как оружие, что из нее куют.
– Это – мир для сильных людей, Лия, – мужчина говорил громче и отчетливее, чем раньше, будто пытаясь донести какую-то простую истину, которую понимали все, кроме меня. – Мы должны уметь принимать сложные решения, что другим будут не под силу. Все, кто ставит наше состояние под угрозу, должны покинуть общину.
– И лучше – вперед ногами, – добавил он, откидываясь назад. По моей коже пробежались мурашки. Мне не понравилось то, что я увидела в его глазах. В них был холод, тот холод, который ты почувствуешь, когда тебя вышвырнут на улицу, как котенка, не подумав о том, что метка термометра уже опустилась ниже -30. На тебе куртка из тонкого нейлона, и как бы ты ни обхватывала плечи, как бы ни терла их руками, будешь чувствовать только обжигающий мороз. И снег, хлопьями бьющий тебе в лицо и щипающий за каждый миллиметр не прикрытого одеждой тела, будет последним, что ты увидишь.
Вот что пугало меня больше открытой враждебности. Двуличие. Неопределенность. Сейчас он поит меня горячим чаем, шутит и широко улыбается, напоминая Чеширского кота, а потом выкинет что-то из ряда вон выходящее. Конечно, я не могла знать этого наверняка, ведь пока что все его слова были более или менее обоснованы – защиту своей коммуны, пусть даже такую радикальную, я тоже могла понять – но выяснять на собственной шкуре не хотелось. Я разрывалась на две части: рядом с ним я ощущала и чувство безопасности, и исходящую немую угрозу. Поэтому не могла определиться – схватиться за него и не отпускать или бежать подальше без оглядки.
Не знаю, противоречивые эмоции ли отразились на моем лице, или Себастьян решил, что болтовни на сегодня достаточно, но он поднялся из-за стола и проговорил:
– Я не могу решать за кого-то. Выбор остается за тобой. Советую тщательно всё взвесить и не принимать поспешных решений, о которых впоследствии можешь пожалеть.
Он огляделся по сторонам. По его лицу почему-то проскользнула тень, и я непроизвольно подалась вперед, всматриваясь в него.
– У нас хорошие люди. Любой, кого ты видишь в этих стенах, прошел проверку на надежность, – выражение его лица, омрачившееся на долю секунды, мгновенно сменилось на то, что было раньше, будто он одним движением надел маску. Это напрягло меня еще сильнее. – Поговори с ними, если захочешь услышать субъективное мнение о проживании в нашей общине. С Лорелеей ты уже так или иначе знакома (я вспомнила про шишку на голове и слегка коснулась ее пальцами. Уже почти не болит), можешь пойти к ней. Поищи на первом этаже, скорее всего, она оккупировала самый большой стол, разложила на нем наши карты и рисунки, и теперь до мелочей планирует вылазки.
Я кивнула. Себастьян уже собрался уходить, но я внезапно поняла, что он может мне помочь.
– Подожди…те! – исправилась я, чуть не обратившись к нему на «ты».
– Я вроде не настолько старый, – заметил мужчина. Он состроил обеспокоенное лицо и дотронулся до своего лба и уголков глаз. – Или морщины уже дают о себе знать? В любом случае, переставай выкать.
– Извинит… Извини. Я… Мне и правда нужна кое-какая помощь.
Себастьян взглянул на меня с интересом. У него хобби такое – рыцаря из себя строить, или я просто выгляжу как человек, который таких слов обычно не произносит?
– Я ищу лекарство, точнее, всё, что с ним связано. Зацепки, наводки, кто над ним работает и где, – я выпрямила спину и заговорила четче, с холодным блеском в глазах. – Если моя цель идет вразрез с вашей, я вряд ли смогу остаться здесь, но, если вы располагаете какими-то знаниями на этот счет, я сделаю всё что потребуется в обмен на информацию. Любую услугу.
– Антивирус-то? Я думал, это миф, – удивленно сказал Себастьян. – Ты уверена, что он вообще существует?
Я активно закивала головой.
– Прошло уже много времени. Если бы никто не начал шевелиться, мир был бы обречен на конец. Государственные структуры, которые и должны заниматься этим, потерпели крах еще в самом начале апокалипсиса, но вымирания человечества допустить нельзя, и все, в ком осталась хоть капля здравомыслия, это понимают.
Мужчина внимательно слушал, и скепсис на его лице постепенно сменился серьезностью.
– Мы потеряли многое, но не знания, заложенные в нас. Биологи остаются биологами, медики медиками, физики физиками. Если объединить усилия, можно добиться результата, – я сделала глоток чая, который оказался остывшим. – Я состояла во многих группах выживающих, виделась с разными людьми. Ты удивишься, узнав, какое большое количество человек ставило себе целью всеобщее благо, возвращение к тому, что было раньше.
– Есть такое выражение: «Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой», – хмыкнул Себастьян. Но я знала, что мои слова вызвали в нем отклик. Я буквально могла видеть призраков его прошлого: они появились в его глазах, засверкали слабыми силуэтами надежды. Он терял кого-то. Друга, сестру, девушку, мать. Мысли о всех, кто остался далеко позади, кто жив только в наших воспоминаниях и мысли о тех, кого мы еще можем лишиться – они перевешивали чашу весов и заставляли слушать дальше.
– У всех были свои взгляды по поводу того, как можно изобрести вакцину. Кто-то собирал небольшие группы добровольцев и приступал к работе самостоятельно, кто-то выходил на связь с теми, кто уже имел какие-то представления, как действовать, – я говорила горячо, с запалом, жестикулируя и иногда переходя на тон тише, будто говорила о чем-то крайне секретном. – Я подозреваю, что все они рано или поздно должны были собраться в одном-единственном месте, движимые общей целью. По крайней мере, я что-то такое слышала.