Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Из года в год каждую зиму в завершение обхода мы традиционно заходили в конец восточного хвоста пруда. Очистив сапогами, а затем, если необходимо, и шапками лед, мы находили вмёрзшие в нем овальные пузыри болотного газа различной величины. Приготовив предусмотрительно утащенные из дома спички, ножиками высверливали во льду отверстия над пузырем.
Как только нож проваливался в пузырь, к отверстию быстро подносили горевшую спичку. Сначала слышался негромкий хлопок, и струйка голубого пламени со свистом вырывалась наверх, слегка оплавляя края отверстия. Мы могли искать пузыри и поджигать их, казалось, до бесконечности. В горении газа во льду было что-то чарующее. К глубокому сожалению спички
В селе церкви не было, крестились только ветхие старушки, но Рождество и Пасху праздновали постоянно. Думаю, это была укоренившаяся в сознании людей традиция, культура психологического взаимодействия.
Шестого января, перед Рождеством, я как правило, сидел дома. Мама хлопотала у плиты. Разливала холодец, жарила котлеты, в казанке доходило жаркое. В растопленной с утра печи в пузатых глиняных горшках, замазанных тестом, уже томились маленькие, на один глоток, голубцы. Мама готовила их с различной начинкой: с гречневой, пшеничной и кукурузной крупами с мелкими, аккуратно нарезанными, кубиками подчеревки.
В каморе, низкой односкатной пристройке к задней стене дома, отец растапливал другую печку, низкую с очень широким дымоходом. В печке тихо тлели дубовые дрова и яблоневые ветки. В дымоходе отец развешивал куски замаринованного мяса, сала, на круглые толстые палки нанизывал розовато-белые дрожащие кружки колбасы.
К топке отец меня не подпускал, несмотря на то, что я не раз предлагал ему свою помощь. Свой отказ он всегда мотивировал рассказом о своем двоюродном брате. Тот, заправив коптильню и оставив ответственным сына, ушел выпить с соседом стопку самогона . В результате, после третьей стопки, все копчености сгорели в топке жарким пламенем.
После обсасывания костей от холодца, костный мозг из которых я выбивал в большую деревянную ложку и поедания ароматного подпеченного теста с горшков, в которых уже сварились голубцы, обедать мне не хотелось. Вторая половина дня проходила в нетерпеливом ожидании момента, когда предстояло нести к деду вечерю. Я ревниво наблюдал, как мама укладывает вечерю в хозяйственную сумку, чтобы положила все и в достаточном количестве. Не хотелось ударить лицом в грязь перед двоюродными братьями.
Уже было темно, когда с улицы раздавался условный свист. Схватив сумку, под напутственные слова мамы нести сумку бережно, не разбить горшочки и тарелки, я выскакивал на улицу. Там меня ждал Тавик. В санках он вез младшего брата Валерика. Они были сыновьями маминой сестры - тетки Раины. На коленях Валерика была такая же кирзовая сумка с вечерей.
До деда было чуть больше километра. Дойдя до Маркова моста и оставив Валерика в санках, мы разбегались и потом долго скользили на подошвах сапог по склону от моста. Катались, пока в санях не начинал хныкать от холода Валерик.
Дальнейший путь казался еще более коротким. Мы везли Валерика по очереди. Разбегались и выбрасывая санки вперед, кидали веревку на плечо Валерика. Санки долго скользили до полной остановки. А вот и двор деда.
Отряхнув в покосившемся коридорчике снег, мы заходили в комнату. Здоровались, поздравляли просто. Рождественских колядок, напевок ни я , ни Тавик не любили. Несмотря на хорошую память, я их не запоминал. Лично мне колядки с припевами, вся театральность, звон колокольчика отдавали притворством, порождали во мне какую-то неловкую стыдливость.
В комнате уже были первые гости. Спиной к печке на табуретке сидел двоюродный брат Боря Мищишин, сын старшего брата моей мамы. Дядя Володя погиб в сорок третьем, через год после рождения Бориса. На печке, поджав под себя ноги, сидела наша двоюродная сестра Таня Гавриш, дочь Веры, самой младшей дочери деда Михаська и бабы Явдохи. У Веры был тяжелый комбинированный порок сердца.Так сложилось,что мы называли ее по имени и на ты, хотя ее дочь Таня была младше меня всего на четыре года.
Бабушка раздевала Валерика, недоумевая, отчего у него такие холодные руки и ноги, заочно ругала тетку Раину. Она подсаживала его на высокую кровать, с которой Валерик быстро забирался на теплую печку к Тане. На ноги Валерику бабушка укладывала небольшую нагретую подушку.
Таким образом на вечере у деда были, как правило, пятеро внуков из семи. Мой старший брат Алеша учился в сорокском медучилище, а затем в черновицком медицинском институте. Лена, старшая сестра Бориса, училась в медицинском училище в Кишиневе. Из года в год на Рождество у них начиналась зимняя сессия. У второй младшей сестры мамы - Любы детей не было.
На улице сначала слышался дробный звук обиваемых от снега сапог, затем под скрип дверей в комнату заходили Люба с мужем Николаем Сербушка и Вера со своим мужем Иваном Гавриш. В комнате сразу становилось тесно. Дед усаживал гостей за стол. На лавку от стены усаживались взрослые. Боря, Тавик и я располагались на табуретках. Я был рад этому. На лавке сидеть было неловко, да и мои локти постоянно толкались об локти соседа. Малышам Тане и Валерику накрывали прямо на печке в первую очередь.
В это время бабушка раскладывала на столе свою и принесенную снедь. Во мне снова просыпалась ревность и я смотрел, все ли принесенное мной выложено на стол. Дед расставлял стаканы и разливал вино собственного изготовления. Вино было желто-розового цвета, ароматное, очень прозрачное. Мы знали, что дед производит это вино из светлых сортов винограда: кудерки и раиндора. В моем стакане вино едва закрывало дно.
Застольные поздравления произносили и слушали только взрослые. Мы же, внезапно проголодавшиеся, набрасывались на еду. Как с голодного края, шутили взрослые. Если холодец, голубцы и колбасу я предпочитал приготовленные моими родителями, то котлеты, приготовленные тетей Раиной казались мне самыми вкусными.
А когда наступала очередь сладкого, то я предпочитал вертуты с розовым вареньем, густо обсыпанные сахарной пудрой, редкое в то время кондитерское лакомство - бизе и желтые из тонкой кукурузной муки ноздреватые и хрустящие баранки, тоже присыпанные сахаром. Сладости всегда мастерски готовила Люба.
Засиживались допоздна. Таня и Валерик во сне мерно сопели на печи. Тавик оставался спать у Бори. Мне предлагали печь или кровать на выбор. Но я предпочитал спать дома. Домой шел вместе с Любой и дядей Колей. Если же они оставались на ночь у Гавришей, то я отправлялся домой один.
Сейчас может показаться странным, но в пятиде сятые дети спокойно, без страха ходили по ночному селу. Взрослые же не боялись отпускать дет ей без сопровождения. Серьезных собак, как правило, держали на цепи. Свободно гуляли добрые, доверчивые псы, которые ежедневно встречали детей по дороге из школы.
Собаки привыкли, что дети угощают их каждый день остатками , а то и целым завтраком, положенным родителями в портфель. В ответ на угощение собаки позволяли себя обнимать, гладить. На одной собаке, случалось, висли двое-трое первоклассников. Выработанный таким образом у собак рефлекс сыграл со мной каверзную шутку.