Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Таким же маленьким был и огородик, только тут он был в виде больших ступеней. Алеша, вышедший со мной, сказал, что тут, на склоне, огороды все делают террасами. За низким заборчиком был соседский огород. Посреди огорода на низенькой табуретке сидела старушка и постоянно покачивалась взад - вперед. Видя мой интерес к покачиванию старухи, Алеша объяснил, что это у нее от нервов.
Потом мы пошли по городу. Алеша показал нам, где находится его медицинский техникум, учительский институт. Обернувшись, он показал отцу один из домиков на крутом склоне.
– Вон там погиб учитель,
Отец цокнул языком и горестно покачал головой. Но меня не проведешь! Я знал, что это было сказано для меня. Наверняка отец успел сообщить Алеше, что меня сильно тряхнуло током, когда я втыкал вилку электроплитки в штепсель от радио. В штепселе сзади есть две дырочки, как в розетке. Мой палец соскользнул с пластмассы прямо на желтый штырек.
Все бы обошлось, но в комнате, как назло, была тетка Мария. Она видела, как резво я отдернул руку. Не могла смолчать, рассказала родителям. Потом пила таблетку. Лениум называется. Наверное, от лени. Макар передавал ей из Кишинева, в специальной аптеке покупал. Для начальников.
Дед Назар Натальский, наш сосед, которого все называли штундой, говорил, что в начальники и в партию идут все ленивые. Лишь много позже мне стало ясно, что тетка Мария пила для успокоения "Элениум". Тем не менее, выслушав Алешино сообщение, вслед за отцом я тоже участливо покачал головой.
Мы вышли на берег Днестра. В Сороках река была значительно шире, чем в Могилеве. Пройдя несколько минут вдоль берега, Алеша остановил нас:
– А вот и Сорокская крепость.
Крепость оказалась неожиданно маленькой. Алеша рассказал, что сначала крепость была еще меньше. Сделана она была из толстых дубовых бревен. А пятьсот лет назад была построена вот эта, каменная.
Крепость в моих глазах сразу стала выше и значительнее. С трудом верилось, что этим камням, из которых она сложена, уже больше пятисот лет. Я вспомнил Дондюшанскую церковь, которую строил мой отец. Тогда она казалась мне старой, а ей сейчас только двадцать лет. А тут целых пятьсот!
Потом мы пошли пообедать в столовой. Меня поразило множество людей, обедающих одновременно. Стоял сплошной гул, звон алюминиевой посуды, громкие разговоры. В зале висело плотное облако табачного дыма. Пока мы с отцом стояли в очереди, Алеша сходил в буфет и вскоре поставил на свободный столик два стакана пива и стакан желтого лимонада. Я понял, что лимонад для меня. Обед мне не понравился. Мамина еда была намного вкуснее.
После обеда отец, посмотрев на часы, сказал:
– Нам уже пора в сельхозснаб, а Алеше надо готовиться к экзаменам.
Алеша проводил нас еще немного. По дороге был небольшой книжный магазин. Алеша потащил меня внутрь. Там он купил мне красочную книгу. Называлась она "Старик Хоттабыч". Потом Алеша ушел на квартиру готовиться к экзаменам. А мы с отцом, поднявшись по улице, остановились в тени раскидистого каштана. Отец вошел в здание и скоро вышел оттуда с довольно небольшим и легким свертком. Там было что-то по пчеловодству.
Вскоре засигналила подъехавшая зеленая "Победа". Я с облегчением и разочарованием одновременно сел в машину. Поездка в Сороки оказалась совсем не такой, как ожидал. Как будто что-то было недосказано или недоделано. В Дондюшанах было гораздо интереснее. Даже катание в "Победе" потеряло свою остроту. В Сороках остался Алеша. Ему предстояло столько учить! Я бы так не смог. Не бывать мне фельдшером...
Из поезки в Сороки я возвращался с двумя стоящими вещами: книгой "Старик Хоттабыч" и деревянным стетоскопом.
Алеша закончил Сорокский медицинский техникум на "отлично". Он стал, как говорил отец, пятипроцентником. Пятипроцентники могли поступать в институт без экзаменов. Тоже как экзамен, только собеседованием называется. Провожали мы Алешу на поезд вдвоем с отцом. Уже стоя на подножке вагона, Алеша обратился ко мне:
– Ты учись хорошо. Если хорошо закончишь учебный год, отец возьмет тебя с собой в Черновцы. Это большой город. Возьмешь? - спросил он, обращаясь к отцу.
Отец согласно кивнул головой. Домой ехали больше молча.
Первого сентября меня посадили на первую парту от стены. Я не любил сидеть возле стенки, но так распорядилась Ольга Федоровна, наша очередная новая учительница. Чтобы слушать ее, мне надо было все время поворачивать голову вправо. Да и на классной доске было написанное видно хуже, чем из среднего ряда. Буквы и цифры на доске мешало видеть отражавшееся окно.
Но нет худа без добра. Слева от меня на стене висела огромная карта. Называлась она "Географическая карта европейской части СССР". Чуть выше уровня моей головы располагалась Молдавия. Когда Ольга Федоровна своим скандируюшим, но без живого чувства голосом, объясняла урок третьеклассникам, учившимся с нами в спаренном классе, я, скосив глаза, изучал карту.
Прямо, на уровне моих глаз, возле маленького черного двойного кружка была надпись: Кишинев, чуть выше - Бельцы. А в самом верху Молдавии была Окница. Я уже знал, что между ними находятся Дондюшаны. Карты Молдавии в школе не было.
Но в Цауле, куда я летом ездил с отцом сдавать сливы на сушилку, в конторе висела карта Молдавии. Пока отец говорил с заведующим, я с интересом изучал ее. Там были Дондюшаны, Плопы, Цауль, Мошаны, Городище. Но Елизаветовки там не было. Мне стало обидно. Когда владельца кабинета по фамилии Паламарчук вызвали куда-то, я, несмотря на присутствие отца, схватил со стола химический карандаш и, послюнявив, молниеносно поставил жирную точку между Плопами и Брайково.
Едва я положил карандаш, как вошел Паламарчук. Отец, извинившись, сказал, что я поставил какую-то точку на карте. Маленький, худой, с всклокоченными седеющими кудрями Паламарчук быстро подошел к карте и стал пристально вглядываться. Я сжался в предчувствии беды. Паламарчук вдруг выпрямился и, указывая на меня пальцем, картавья, заорал так, что я вздрогнул:
– А ведь пгавильно поставил точку, засганец! Николай, иди вот тут! Смотги! Ведь он отметил точку, где не пгоставили Елизаветовку! Совегшенно точно! Вот пагшивец! - восторженно кричал он и продолжал. - Николай! С этого будет толк! Вот посмотгишь! Чтоб мне не пгоснуться!