Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Игрушки моего детства были изготовлены из весьма неожиданных подручных средств. Особым успехом пользовался выкатанный в соломенном пепле мочевой пузырь только что забитой свиньи. Перед тем, как надуть михур, засыпали в него два-три десятка сухих горошин. Наполнив воздухом, оставляли высыхать. Получалась погремушка внушительных размеров. Звуки, издаваемые такой погремушкой вызывали настойчивые пожелания взрослых, чтобы наш михур поскорее лопнул.
Летним предвечерьем единственная улица села наполнялась скрежещущими звуками, от которых у некоторых взрослых сводило скулы. Это неугомонная ребятня с помощью выгнутых из проволоки гонялок до изнеможения гоняла ободья и старые колеса. По домам неохотно расходились распаренными,
Летом, когда ствол цикуты (у нас это растение почему-то называлось блэкит) становился достаточно толстым, мы делали так называемые сыкалки - праобраз сегодняшнего водяного пистолета. Для этого вырезали одно звено трубчатого стебля и с одной стороны оставляли оставляли узел с перемычкой. Перемычку пробивали гвоздем, поршень делали из палочки, на которую наматывали узкую длинную тряпочку до создания герметичного контакта поршня с внутренней стенкой трубки. Получалась игрушка, напоминающая шприц. Натягивая воду из луж и с силой выталкивая струю воды на несколько метров, устраивали сражения.
Из трубок бузины, длиной около двадцати сантиметров, создавали "грозное" оружие, называемое пукалкой. Для этого гладкой палочкой выталкивали мягкую пружинящую сердцевину и в просвет трубки с трудом втискивали комок жеванной пакли из конопли. Обрезали гладкую палочку таким образом, что полностью введенная, она проталкивала паклевую пробку близко к выходу.
Следом запускали второй комок пакли. Постепенно уплотняя пробки, добивались того, что, вылетевшая пробка сопровождалась громким хлопком. Для достижения успеха необходимо было обильно слюнявить пробку. Удар такой паклевой пули иногда бывал весьма чувствительным.
Особым успехом у нас пользовались трещотки. Но нам было не под силу самостоятельно делать такую "нужную" игрушку. Трещотки для нас делали взрослые, мало-мальски владеющие столярным мастерством. Мы же с удовольствием бегали, вертя над головами рамочки с деревянной шесте- ренкой, издающей звуки, которых я, будучи взрослым, уже не имел счастья больше слышать.
Мне нравилось наблюдать, как перед медосбором отец делал рамки и натягивал на них тонкую проволоку для крепления на ней вощины. Я брал рамку и, ударяя пальцами по натянутой проволоке, извлекал звуки струнного инструмента. Проволока при этом, как правило, расслаблялась и отцу приходилось ее перетягивать.
Чтобы отвлечь меня, в кусок доски отец вбил гвозди и натянул между ними проволоку. Получился долгожданный струнный инструмент, напоминающий нечто среднее между гуслями и балалайкой. В течение нескольких дней я не расставался с моей "балалайкой", извлекая из нее звуки самого дикого свойства и вызывая комментарии, аналогичные тем, которые звучали в ответ на дробь высохших мочевых пузырей с горохом.
Используя забитые в рамку для вощины пластинки различной длины, выломанные из пружины от загубленного мной будильника, я "изобрел" музыкальный инструмент, звучание которого напоминало мелодии народов Крайнего Севера.
Позже, примерно в десятилетнем возрасте, я самостоятельно делал игрушку, которую не хотел бы видеть в руках моего внука. В торец катушки от ниток наполовину забивал патефонные иголки. Катушка одевалась на толстый гвоздь, а на узкую часть плотно завязывал и наматывал старый шнурок. Из куска жести вырезал и выгибал пропеллер, в котором гвоздем пробивал отверстия, совпадающие с патефонными иглами.
Одев пропеллер на иглы, с силой тянул шнурок катушки, вращающейся на гвозде в другой руке. Катушка бешенно вращалась, а пропеллер взмывал вверх. Вращаясь, он летел каждый раз по новой траектории. Зацепив кого-либо, он мог нанести серьезные увечья. К счастью, этого не произошло. Лишь потом, в семидесятых, я увидел такую игрушку в "Детском мире". Только пропеллер был сделан из гибкого пластика, а концы лопастей для полной безопасности соединяло тонкое пластиковое кольцо.
Сегодня пятилетний малыш, разгоняя, управляемый по радио, игрушечный электромобиль, безжалостно бьет его об стенку. Удар отдается во мне болью из-за того, что истинное чудо техники так бездумно уничтожается. При этом я чувствую глубокое сожаление. Я сожалею о том, что нынешние дети, да и взрослые, не пытаются вникнуть в принцип работы игрушки. Это и невозможно, учитывая нынешнее развитие микроэлектро-ники. Остается лишь утилитарный подход к современным игрушкам и не только.
Свистки из вербы и жести, пукалки из бузины и надутые воздухом свиные мочевые пузыри на расстоянии более полувека становятся мне дороже тем, что я делал их сам или принимал в этом участие. Этим постигается не только устройство игрушки, но и приобретаются технические навыки. В мозгу каждого ребенка происходил анализ полученной информации и синтез новых идей.
Накопленный опыт созидания, пусть сначала игрушек, является базой для определения приоритетных увлечений, возможного выбора будущей профессии.
Даром преподаватели
Время со мною тратили...
Л. Дербенев
Лозик
Лозика я помню, мне кажется, с тех пор, как помню себя, родителей и брата Алешу. Климовы жили почти по соседству, через дорогу метрах в шестидесяти от нашего дома. Несмотря на типично русскую фамилию, род их, как и значительная часть елизаветовских семей, имел глубокие польские корни. Имена, даваемые в семействе Климовых, подтверждали его польское происхождение: Юсько, Антось, Сяня, Франек, Стася, Лозик.
Лозик, дружил с Алешей. Часто бывая у нас, бывало, играл со мной, задавал вопросы. Когда Алеша уходил к Лозику, я, как хвост, увязывался за ним. Брат гнал меня домой. Его поддерживали сверстники. Поддерживали все, кроме Лозика. Глядя на меня, плачущего, он добродушно, с оттенком стеснительности, говорил:
– Пусть идет. Никому он не мешает.
Широкий двор Климовых от улицы был отгорожен дощатым забором. Используя горизонтально прибитые доски, как щебли (перекладины) лестницы, мы без труда проникали во двор, минуя штакетную калитку. Правую половину двора занимали редкие сливовые и вишневые деревья. Старый приземистый дом в глубине двора был незаметен за огромным раскидистым орехом. За домом росли несколько мелких деревьев и кустов. Межу с усадьбой Кугутов обозначили несколько кустов желтой акации.
Гораздо интереснее для детворы была левая половина двора, граничащая с Сусловыми. Все пространство от забора до большого дома было заполнено густыми зарослями клена. Густые деревья имели возможность расти только в высоту. Тонкие боковые веточки усыхали и обламывались у самого ствола руками и ногами взбирающихся на них детей. Даже в летние солнечные дни под сливающимися темными кронами царил зеленый полумрак. Лозя, Алеша, Боря Кугут, Ваня Горин и Вася Тимофеев взбирались под самые кроны.
Начинались, казавшиеся на земле незатейливыми, игры в прятки и догонялки на высоте пяти и более метров. Удирали, перелезая с одного на другое дерево. Если расстояние между деревьями было значительно больше вытянутой руки, догоняемый забирался выше и тонкий ствол клена, который под тяжестью наклонялся, переносил на соседа тренированное детское тело. Все участники игры досконально изучили направление наклона каждого дерева. Часто догоняющий двигался наперерез, зная, куда приведет догоняемого дорога на высоте 4 - 5 метров.