Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Мож погано щось сказали?
Може всэ не побажали?
Щоб здорови ви були!
Вибачайте, ми пiшли...
Жаль, что я не могу вынести на суд читателя и почерк нашего героя. В отличие от моих неисправимых каракулей, письмо Флорика, не похожее на чьё-либо, почти совершенно в своей каллиграфии. Зная с детства экспрессивный, неоднозначный, подчас не прогнозируемый характер Флорика, для меня необъяснимы почти идеальные буквы, с удивительной гармоничностью им завязанные на бумаге в слова.
Я не помню в своём детстве Флорика дерущимся или бьющем
Откуда взялось в, более века назад людьми созданной и сегодня богом забытой, уже вымирающей, нашей прежней Елизаветовке, это имя, остаётся только гадать. Ни до нашего героя, ни после него, таких имён в Елизаветовке новорожденным не давали. А ведь имя прекрасное! Надеюсь, что ещё при моей жизни я услышу после вопроса на приёме в поликлинике:
– Как тебя зовут?
И сожмётся сердце, вздрогнет душа в светлой радости, если ребёнок родом из Елизаветовки ответит мне:
– Флолик.
Может статься, что это будет правнук нашего героя.
Тогда, на склоне моих лет, твёрдо буду знать: цветы будут цвести, а жизнь продолжается!!! И всё таки орешник зеленеет! И, не колеблясь, попрошу маленького Флорика пригласить меня, старого, на день его рождения. Только той старой хаты с огромной, давно беленой, с затёртыми углами русской печью, из-за которой внезапно выскочил незабвенный страшилище Квазимодо, я уже не увижу. Даю себе трезвый отчёт, что до свадьбы Флорика Второго я не доживу.
Нестандартный в своей неоднозначности, а часто и во внутренней противоречивости, он был сложным и неординарным, как все одарённые люди. Флорик никогда не старался быть на кого-нибудь похожим, копировать кого бы то ни было. В мыслях моих, он почему-то, находился рядом с Андреем Мироновым. Флорик ни разу не демонстрировал даже в подсознательных движениях, манерах, мимике притязания казаться выше, чем он был, выше кого-либо. В нём никогда не было высокомерия.
Но он всегда был шире, объёмнее и глубже многих в многогранном своём таланте. Чтец, певец, танцор, пантомимист, поэт, комедийный и драматический актёр, скульптор, художник, он всегда был самим собой. Нечаянно отмытый временем самородок. Волшебный цветок редкого папоротника, цветущего раз в тысячу лет.
Одним словом - Флорик.
Невзрачная речка Куболта,
Просторы лугов и полей.
К ней ивы седые склонились,
Бирюзовое небо над ней...
Автор
Куболта
Куболта - это был целый мир моего поколения. Ныне пересыхающая, мелководная извилистая речушка, медленно протекающая по широкой долине между двумя склонами пологих холмов. Куболта, как утверждали колхозные шофера, возившие пиленый камень-котелец из Окницкого карьера, берет свое начало у села Паустово под Окницей. На своем пути Куболта образует множество прудов, которые прорывались во время летних ливней, отпуская вниз по течению разную водную живность.
В жару, когда уровень воды в речке падал, в прозрачной воде мелькали разновеликие головастики. Совсем маленькие, темные, они часто вибрировали хвостиками, стремительно уносясь от наших рук. Они мгновенно зарывались в ил или прятались в густой тине вдоль обоих берегов речки.
Подрастая, головастики передвигались более плавно, но как только за ними опускалась моя рука, они моментально исчезали. Потом у них вырастали задние ножки. Затем появлялись крохотные передние лапки, а хвост постепенно укорачивался. Я наблюдал за чудесным превращением головастиков в маленьких лягушат. При этом я ощущал себя участником изумрудной сказки.
Я вытаскивал длинные тягучие космы темно-зеленой тины и смотрел на запутавшихся трепыхающихся головастиков, каких-то мелких жучков. Мелкие черные ракушки легко разрушались с хрустом под моими пальцами, оставляя на них клейкую слизь. Я отпускал тину подальше от берега и видел, как из ее гущи разбрызгиваются в разные стороны, потревоженные мной, обитатели подводного царства.
Бывало, в воде, блестящей монеткой стремительно мелькал одинокий карасик. Вдоль берега на безопасном расстоянии, высунув голову из воды, неподвижно застывали лягушки. Раскинув передние лапки, они настороженно следили за мной, готовые в любой миг бесшумно нырнуть.
Наиболее отважные сидели, присев на задние лапы, на берегу. Их шеи часто надувалась в такт дыханию. Достаточно было сделать резкое движение, и лягушки беспорядочно и шумно прыгали в воду. Они скрывались, оставляя за собой бегущие по воде и затихающие к берегу, круги.
Местами, глядя в небо зелеными стрелами, из под воды выступали островки невысокого жесткого тростника. Вдоль обоих берегов по долине вплоть до старенького мостика с редким настилом, росли раскидистые старые ивы. Когда солнце начинало припекать, в их тени лежа располагались мерно жующие коровы.
Проделав S-образный путь по долине, Куболта полукругом уходит вправо до лесополосы и, круто повернув налево, через глубокий прорыв старой гребли направляется в сторону Плоп. По словам моего деда Михаська, высокая гребля образовывала обширный, на треть закрывающий долину, пруд.
Слева от гребли, сразу за гирней (малой каменоломней), рассказывал дед, находились его шесть гектаров земельного надела. Выпасая коров по очереди, как говорили в селе, в колии, я подолгу смотрел на возвышенный большой участок чернозема, испещренный пятнами белого супесчаника. Там, страдая жестокой одышкой со времени первой мировой войны, пахал, сеял и убирал мой дед. Никаких порывов, характерных для наследника дедовой собственности в своей душе ни тогда, ни позже, я не ощущал.