Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти

Единак Евгений Николаевич

Голубь кормил птенцов в одиночку. Потом я увидел его на крыше сарая Гусаковых. Мой голубь старательно ухаживал за темно-серой простячкой. Стало до слез обидно. Потом пара скрылась на чердаке соседского сарая. Видимо, сели на яйца, так как голубь прилетал кормить цыплят только утром и перед закатом.

Вылетевшие птенцы сразу же сели на гребень сарая Гусаковых. Мои попытки согнать их оттуда успеха не имели. Все сидевшие на крыше голуби снимались и подолгу летали. В их числе были и мои молодые. Потом они перестали залетать на чердак, где когда-то вывелись. Вместе с отцом они

переселились на чердак сарая Гусаковых. В большой стае, наверное, жизнь казалась им более интересной.

После семи классов я продолжил учебу в Дондюшанах. Жил на квартирах. Заниматься голубями не мог, как говорят, по определению. По дороге в школу и обратно, проходя мимо хлебоприемного пункта, моя голова невольно была постоянно повернута в сторону длинных складов.

На их крышах плотно сидели разномастные голуби. То были простяки. Ни в классе, ни во всей школе голубей никто не водил. В школе царило повальное увлечение фотографией и радиотехникой. Занимался радиоконструированием и я.

В шестьдесят пятом, будучи первокурсником в медицинском институте в одно из воскресений случайно попал вместе с приятелем на небольшой пятачок центрального рынка, где по выходным собирались любители голубей.

И, как говорят, пропала моя головушка. Уже один, почти каждое воскресенье я ездил на птичий рынок. По несколько раз обходил ряды голубеводов, вынесших на продажу, а то и просто напоказ, голубей. Там я впервые увидел множество пород голубей, о которых и не подозревал.

Слушая рассказы, споры я невольно познакомился с популярными в то время породами голубей. Рассматривая голубей, невольно обращал внимание на их владельцев, зрителей, спорщиков. Это было особое племя неравнодушных людей, увлеченных одной общей идеей, но живущих каждый в своем собственном, созданном им самим, мире. И каждый член этого племени, если хотите, клуба считал себя в чем-то непревзойденным в своей области, в той породе голубей, которой он занимался и считал самой лучшей.

Инженеры, педагоги, строители, бухгалтеры и управленцы, пенсионеры и подростки на короткие часы каждого воскресенья становились похожими на детей, которые встретились в большом городском дворе каждый со своей любимой игрушкой. Целую неделю слесарь, работающий под началом начальника цеха, по воскресеньям могли меняться ролями.

Все социальные табели о рангах на птичьем базаре куда-то испарялись. Тут все были равны. И начальник на производстве, делавший на планерке разнос токарю за загубленную деталь, в воскресенье смиренно слушал поучения последнего по оценке экстерьера голубя, выхаживанию птенцов.

Пусть простит меня многочисленная когорта этих неравнодушных, любящих удивительное творение природы и человека - голубя, что я перечислю лишь немногих, запечатленных памятью любителей, которые произвели на меня наибольшее впечатление и с которыми имел счастье общаться.

Вполне обычные, невыразительные на первый взгляд, братья Поляковы - Владимир и Анатолий отличались особой скрупулезностью, граничившей с педантизмом. Они знали, казалось, все породы голубей, стандарты, особенности полета, содержания и лечения птиц. На свою скромную зарплату они много ездили по Союзу, бывали на выставках за границей.

Наряду с медалями и вымпелами они привозили литературу по голубеводству, о которой тогдашние голубеводы имели самое отдаленное представление. Взяв в руки голубя, Владимир Александрович, казалось, одним взглядом охватывал все достоинства и недостатки птицы.

Профессорского вида, вальяжный, в чем-то даже барственный, Виктор Ульянович Слизин. Жил он в многоквартирном доме на углу Бендерской и бывшей Ленина. В глубине двора, почти в самом углу на сваях стояла его голубятня. Несмотря на огромную разницу в возрасте, он всегда находил несколько минут для общения со мной, молодым студентом.

Сдержанный в начале разговора, в процессе обсуждения он, как говорят, разогревался, увлеченно рассказывая детали, которых в книгах и журналах не найдешь. На птичьем рынке он вел неспешные разговоры, деликатные суждения в спорах выдавали его высокую интеллигентность.

Колоритной фигурой птичьего рынка 60-70-х был дед Мойше. К глубокому сожалению, никто из знакомых охотников того времени фамилии его не помнит. Он сохранился в памяти большинства голубеводов как Мойше. Худой, невысокого роста, сутулый, он был достопримечательностью птичьего рынка. Он выносил на продажу в основном голубей под заказ. Мойше, сам напоминавший небольшую горбоносую птицу, выискивающую зерно, находился в постоянном поиске голубей.

Приходя на рынок одним из первых, он присматривался к выставленным на продажу голубям, приценивался. Облюбовав нужного ему голубя, он начинал торговаться, беря продавца измором. Купив, он немедленно относил приобретенную птицу в отдельную пустую клеточку. Старожилы рынка весело и по-доброму посмеивались, незлобно шутили. Порой казалось, что без Мойше и базар не базар.

Жил Мойше в небольшом одноэтажном домишке с семьей сына на узенькой улочке, между ул. Пушкина и тогдашним Проспектом молодежи, нынешним Григоре Виеру. Та улочка осталась только в памяти. Сейчас на том месте высятся многоэтажные элитные дома. Левую половину небольшого двора венчала старая голубятня с небольшим вольером.

В семидесятые я неоднократно покупал у Мойше голубей "под заказ". Много лет подряд у меня жили и размножались архангельские снегири и монахи, приобретенные у старика. По сегодняшним меркам, птица в те годы была баснословно дешевой, несмотря на "комиссионные" Мойше.

Сейчас, когда я сам уже на склоне лет, меня периодически мучает "ностальгия" по тогдашнему патриархальному Кишиневу. Тогда, проходя по пыльной улочке к дому Мойше, я мог сорвать свисающие через забор спелые вишни, а ближе к осени продолговатые терпкие сливы. Вечно неприкрытая, посеревшая от старости калитка из разнокалиберных досок, на конвейерных ремнях вместо петель. Калитка вела во дворик, вымощенный одиночными булыжниками вперемежку с кусками красного кирпича. Всегда открытые летом, на уровне пояса, небольшие окна. Широкие подоконники были густо уставлены горшками с разноцветной геранью.