Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти

Единак Евгений Николаевич

А в апреле баба София приходила в школу и упрашивала учителя Кукульского отпустить отца снова. При этом она носила Кукульскому яйца и орехи за то, чтобы тот поставил за год тройки и перевел в следующий класс. А всего классов было четыре.

Отец долго смотрел на тротуар, слегка качая головой. Алеша так же долго, весело смеялся. Потом отец сказал:

– Вот и поговори, вспомни.

Мы вышли на большую площадь.

– Это театральная площадь.
– сказал Алеша, - На той стороне площади театр, вон то красивое здание.

А налево, куда мы идем, мой медицинский институт. А обедать мы будем в кафе "Театральное".

Мы прошли мимо института. Огромные двери, покрытые лаком, казались очень тяжелыми. По обе стороны дверей на красных табличках надписи на русском и украинском языках: Черновицкий медицинский институт. Пока я шел по городу, я читал вывески на украинском и почти все понимал. Только слова "Лазня" и "Перукарня" были для меня более чем странными.

Мы вошли в помещение кафе. Дверь нам открыл усатый дед в черной, обшитом золотыми нитками, форме и указал на свободные столики. Все не так, как было в Сороках. Там наливали борщ за стойкой и передавали, а Алеша ставил тарелки на поднос. А тут Алеша взял лист бумаги, на которой были напечатаны названия блюд. Он что-то сказал официантке и та скрылась за простенком. Вскоре она появилась с блестящим подносом поставила на стол салаты из огурцов и три тарелки супа, в которых плавали по пять маленьких круглых котлет.

– Я никогда еще в мае не ел огурцов. И вареных котлет тоже. Только уж очень мелкие они. Разве наешься?
– пролетело в моей голове.

Пока мы ели суп с фрикадельками, официантка принесла еще три тарелки. В каждой из них был большой кусок мяса, жаренная картошка, а на мясе еще и жареное яйцо. Вот, сейчас нормально. Хорошая учеба у Алеши. И я бы так учился. В довершение ко всему на столе появились три стакана компота. Когда мы поели, подошла официантка. Расплатился отец. Как мне показалось, обед обошелся дороговато.

Когда мы вышли из кафе, отец сказал:

– Посидеть бы, где нибудь. Только все лавочки прямо на солнцепеке.

– А пойдемте в кино, - сказал Алеша.
– в "Жовтне" идет интересная кинокомедия.

Пока мы шли, я вспомнил, что жовтень это октябрь. По нашему радио АРЗ мы часто слушали Киев. В "Жовтне" очередь в кассу была большая. Алешу окликнул высокий парень, стоявший возле кассы. Алеша показал ему три пальца.

– Это Андрей Чайка. Мы с ним учимся в одной группе.
– объяснил Алеша.

Скоро Андрей подошел к нам и отдал билеты. Алеша полез в карман. Андрей уже на ходу бросил:

– Завтра отдашь! - и побежал к девушке, стоявшей у колонны.

Фильм назывался "Она вас любит". Вместе с залом хохотали и мы с Алешей. Это была настоящая комедия. Только отец не смеялся. Он спал сидя, опустив подбородок на грудь. Голова его иногда резко вскидывалась, особенно когда мы громко смеялись. Мне показалось, что отец несколько раз всхрапнул.

После кино мы вышли удовлетворенные. Особенно отец. Сказал, что хорошо отдохнул. Я тоже.

Солнце уже склонялось к закату.

– Пора на квартиру,- сказал отец, - будем потихоньку собираться на поезд.

Стало грустно. Такой был день! Как быстро он прошел.

Когда нам открыли дверь, пришлось обходить перевернутый велосипед, купленный хозяином квартиры для дочки, чуть старше меня. Хозяин пожаловался Алеше:

– Купил велосипед, а колесо сильно трет. Надо будет завтра в ремонт.

Я уже присмотрелся. Это был "Орленок", как у Адольфа Горина. На нем я и научился кататься. А заднее колесо не было выставлено вообще. Я обратился к хозяину:

– Дайте ключ. Суньте свои пальцы вот сюда, как это делаю я, и держите.

Хозяин послушно вставил два больших пальца между колесом и задней вилкой. Я попросил отца тянуть за колесо, чтобы цепь была натянутой. Я уже уверенно руководил операцией.

Поправив пальцы хозяина, я начал зажимать гайки, с трудом переходя в узком коридоре с одной стороны велосипеда на другую. Алеша стоял в дверях комнаты и улыбался. Хитрый. Он-то знал, как это делается. Не хочет, наверное, пачкать руки.

А мне было самому интересно. Наконец я зажал гайки до отказа. Велел хозяину убрать руки. Встав ногой на изнанку седла, я раскрутил педали. Колесо вращалось бесшумно, точно посередине.

– Чара! Чара! Иди скорее! Колесо крутится, как новое! Какой способный и талантливый хлопчик. Прямо жених для нашей Софки! Софка! Твой велосипед готов ехать!

В дверях кухни появилась Софка с сонными навыкате глазами и рыжими распатланными волосами. На ее лице я не увидел никакого интереса к "Орленку".

– Мне бы площадку, как перед нашим клубом. Я бы показал, как надо кататься.
– подумал я, но с достоинством промолчал. И Софка мне совершенно не понравилась.
– Жених! Вот разогнался!

Хозяин снова предложил чаю. Я отказался. Хозяин не отставал:

– Пойдем, я тебе покажу радиолу. У нас куча пластинок.

Это можно. Я прошел за хозяином в большую комнату. На тумбочке между диваном и кроватью стояла огромная радиола. Вот живут люди!

Хозяин щелкнул ручкой. Скоро с правой стороны радиолы загорелся зеленый огонек. Возле круглого окошка с огоньком я прочитал "ВЭФ-Аккорд. Мне бы такую! Хозяин поднял крышку. Внутри был диск для пластинок, как у нашего патефона. Хозяин поставил пластинку. Двинул рычажок. Диск завертелся. Хозяин бережно опустил белый рычаг на край пластинки. Почти не был слышен хрип, как в патефоне у нас дома. Сначала полилась музыка, а потом чистый голос запел:

Снова замерло все до рассвета,

Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь...

Я долго слушал множество песен Леонида Утесова, Клавдии Шульженко и много песен, которых я не слыхал по радио вообще. Потом хозяин показал, как переключать на длинные, средние и короткие волны. В комнату сквозь свист эфира врывались звуки разных радиостанций, постов, как говорили в нашем селе. Научился переключать тембр, потом снова включил проигрыватель, чем вызвал неподдельное восхищение хозяина:

– Чара! Посмотри, я же сказал, что мальчик способный. Наша Софка на что способная, и то разучивала радиолу несколько дней.