Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти
Шрифт:
Установив барду обухом книзу, дед доставал оселок и, поплевывая на него, заправлял режущую кромку барды. Очищал побеги от боковых ветвей, освобождал поверхность от колючек. Установив вертикально, в нижней части заострял тычки всегда тремя почти равными, очень гладкими гранями. Готовые тычки мы сразу уносили на виноградник, где устанавливали их стоя по всем углам, опирая на плетень.
Сама же дедова усадьба занимала довольно обширный участок земли в нижней части села. Впоследствии на этом участке вольготно расположились три семьи. От улицы на всем протяжении двора забора не было вообще. Вместо
Вода в ручье всегда была мутной из-за обилия уток, которых разводили почти в каждом дворе. По этой же причине в ручье не водились лягушки. На развилке высокой акации много лет подряд аисты выводили птенцов. В пятьдесят третьем гнездо разорила цивилизация. Через дерево должны были протянуть линию электропередачи построенной сельской электростанции. Дерево выкорчевали осенью, когда гнездо было уже пустым.
Сама усадьба располагалась на пологом южном склоне двумя террасами. В самой нижней части по центру двора располагалась длинная, обмазанная глиной и никогда не белившаяся стодола. Из трех помещений стодолы потолок был в самой крохотной комнатушке слева. Там хранился дедов инструментарий и садовый инвентарь. В самом дальнем углу стояла широкая рассохшаяся кадка.
В остальных двух помещениях потолок заменяли уложенные на балки длинные колья, на которые вплотную были уложены снопы кукурузы и соломы. Такие потолки в сараях были у многих. Зимой они служили надежным утеплением. В небольшом помещении справа держали корову. Запомнились множество веревок на стене и железная чесалка (жгребло)для вычесывания свалявшейся во время линьки шерсти.
Среднее, самое большое помещение служило для виноделия. Дед никогда не делал и не хранил вино в подвале. Правая от двери часть помещения круглый год была завалена половой и соломой почти до самого потолка. Слева у входа находилась большая деревянная дробилка для винограда, сконструированная дедом и располагавшаяся на огромной каде.
Осенью эта дробилка кочевала по селу, не задерживаясь в одном дворе более одного дня. После того, как дед пропускал виноград, из дробилки в каду стекало еще не начавшее бродить сусло. Дробилку сперва брали зятья, затем племянники и далее. Ждущие бдительно следили за соблюдением очередности, так что отследить движение дробилки по селу можно было ежедневно.
Далее в стодоле располагались винные бочки разных размеров. Маленькие бочки умещались сверху между большими, не мешая соседкам. Поздней осенью либо в начале зимы, когда прекращалось брожение вина, дед доливал все бочки доверху. Затем плотно забивал деревянные пробки и закрывал бочки сначала половой, а потом забрасывал соломой. Раскрывал бочки дед поочередно, в зависимости от спроса на вино.
Кур и поросенка держали в крохотном односкатном саманном помещении, называемом пошуром. Пошур находился в дальней части двора со стороны Довганей, стенкой в стенку с помещением аналогичного назначения с их стороны.
Хата деда располагалась на первой, нижней террасе. С трех сторон она была обсажена огромными кустами сирени разных цветов. Уже в середине мая хата утопала в высокой цветущей сирени и с улицы была видна лишь половина шапки почерневшей соломенной крыши.
Сам небольшой, дом был рассчитан на две семьи. В правой половине, состоящей из крохотного, уже покосившегося коридорчика и большой комнаты, которая служила спальней и кухней одновременно. Левая половина дома была чуть больше, состояла из коридорчика, кухоньки и большой комнаты. Эту половину дома занимала невестка деда, тетя Антося и двое внуков: Старшая Лена и Борис. Их отец, дедов сын Володя погиб в сорок третьем.
На второй, верхней террасе был большой виноградник, кругом огороженный густым плетнем, выплетенный дедом из лозы. За виноградником располагался довольно большой огород, уход за которым целиком ложился на худенькие плечи бабы Явдохи. Огород Веры также обрабатывала баба, благо вспашку всех огородов взял на себя муж Веры - Иван, работавший трактористом.
Если писать портрет деда, то наиболее верным было бы его изображение стоя, с каким-либо инструментом в правой и низенькой табуреточкой в левой руке. Дед всюду ходил с табуреточкой в руке. Стоять долго он не мог. Последние десять - пятнадцать лет одышка мучила его даже в покое. Кроме того, в положении стоя, стремительно нарастал отек ног и любая царапина могла сочиться сукровицей неделями. Сидя, дед мог рыхлить землю под кустами винограда, рвать сорняки, весной производить обрезку, подвязку кустов, пасынковал и убирал виноград.
В его характере были свои, нестандартные особенности. Он все записывал и учитывал. Скупым его назвать было нельзя. На Новый год, Рождество, Пасху он одаривал всех внуков. При этом в нем не было и тени сожаления по деньгам, с которыми он расставался.
Через каждые два - три года он закладывал довольно большую по площади бахчу. Когда арбузы и дыни начинали созревать, мы скопом и в одиночку бегали к деду на кавуны. Он их тщательно выбирал, выстукивая. Угощал нас арбузами средних размеров. Самые крупные он вывозил на базар. Самые мелкие шли на засолку.
Выбранный арбуз дед приносил к буде (шалашу). В шалаше у него были ручные весы с кольцом для руки крючком для взвешиваемого предмета. На рейке весов были почти затертые нерусские буквы. Прочитав однажды, Тавик определил, что весы бельгийские.
На крючок весов была навешена длинная праща. Вкатив арбуз в пращу, дед поднимал весы за кольцо. Передвигал грузик по рейке до того, пока стрелочка под кольцом не спрячется. Мы, затаив дыхание, следили за каждым дедовым движением. Взвесив, химическим карандашом записывал дату и вес арбуза.
Баба Явдоха в это время вносила свои коррективы в дедову бухгалтерию. Выбрав момент, она тайком срывала самые большие и спелые арбузы. Прижав локтями арбузы к себе, уносила их к соседям Ткачукам со словами:
– "От дiдько скупиi".
А когда мы уходили домой, провожая шептала:
– Зайдите до Павла Юркова.
Соседи много лет знали и поддерживали эту игру, посмеивались, но бабу деду не выдавали.
Выехав на базар, дед продавал арбузы и дыни и так же записывал вес проданных, цену в тот день и количество денег. В конце сезона он столбцом выстраивал цифры, учитывая вес проданных и даренных арбузов, вырученную и недополученную прибыль.
– Дебит-кредит.
– серьезно говорил Тавик.
Баба Явдоха не любила дедову бухгалтерию и в день подсчета много ворчала.
Сколько помню деда, он каждый день что-то читал. Из года в год дед выписывал газету "Советская Молдавия". Но больше всего он любил читать наши учебники. В конце каждого учебного года мы относили наши учебники деду. В те годы перед началом учебного года школьные учебники выдавались бесплатно и возврату не подлежали. Все они у него лежали на полочках сплетенной им же из лозы этажерки. Читал дед в течение года те учебники, по которым учились в данный момент его внуки.