Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Осенью того же пятьдесят четвертого я ходил в лес с бабушкой Софией, вернувшейся из Сибири. Мы собирали какие-то рыжие грибы, обильно растущие на пнях. Казалось, я никогда не видел такого обилия и разнообразия красок леса, как в тот день. На одних деревьях листья были еще зелеными до черноты, с фиолетовым оттенком, на других они уже были желтыми, на кустарнике горел багрянец десятков оттенков, а лесополоса по краю леса была лимонно-желтого цвета с розово-оранжевыми и красно-фиолетовыми вертикальными полосами.
В пятьдесят пятом лес корчевали тракторами с огромными стальными бивнями спереди.
А вообще топили соломой, палками, кочанами обрушенной кукурузы, головками подсолнечника, объедками кукурузных стеблей, подсолнечниковой шелухой с маслобойки, опилками. Для опилок и шелухи использовались специальные решетки для горения, иначе в печи периодически "бухало" и через дверцу и щели в печке вырывались струйки голубого дыма.
Что касается Куболты, то это действительно был наш мир. Это была не только речка, не только место выпаса коров. Это был летний клуб моих сверстников, где мы обсуждали последние фильмы и прочитанные книги, пересказывали прочитанное, начинали курить...
Часто мы пасли коров в колии (по очереди) скопом, несмотря на наказы родителей выбирать места, где трава повыше и погуще. С утра мы располагались на склоне против солнца, а к обеду мы переходили под тенистые ивы. Коровы разбредались по всей долине, часто заходили в посевы, что было недопустимо.
А были просто вредные, которые до поры до времени паслись мирно, постепенно удаляясь. Как будто рассчитав дистанцию, корова внезапно срывалась с места и галопом влетала в середину колхозного массива. Там, как ни в чем не бывало, начинала спокойно пастись.
Бегали за такими коровами по очереди, обегая ее и заготавливая, кроме палки с булавой на конце, полные карманы камней. Корова издали оценивала наш маневр, но выдерживала характер до конца - продолжала пастись. И лишь когда сокращение расстояния становилось для нее критическим, она срывалась с места и, подняв хвост, резво бежала, хватая на бегу плоды колхозного поля. Камни, как правило, летели мимо. Корова врезалась в центр стада и продолжала мирно пастись.
Поскольку бегать было накладно, Андрей Суфрай, старше меня на три года и друживший с Тавиком, приспособил для верховой езды свою корову. Обвязав корову фуфайкой вместо седла, он верхом ездил выгонять заблудших. Корова шла медленно, но зато Андрей не шел пешком. Попробовали и остальные. Но другие коровы артачились, не поддавались дрессировке. Нашли компромисс. Андрей целый день лежал под ивой, а остальные на его корове по очереди наводили порядок в стаде.
Все бы хорошо, но корова резко уменьшила надои. А тут еще и отцу Андрея какой-то доброжелатель нашептал. Надо же было Андрею в тот день сесть на корову, чтобы не утратить навыки верховой езды. Едва он успел выгнать провинившуюся корову, как внезапно увидел своего отца. Огромный, атлетически сложенный дядя Миша стоял на пригорке, опершись на длинную чабанскую палку. Что было, не скажу, но коров для верховой езды больше никто не использовал.
Чаще всего мы играли под двумя огромными в несколько наших детских обхватов, двумя сросшимися ивами. До полутора метров в высоту между ивами было свободное пространство, напоминающее огромное дупло. Многие поколения юных пастухов пытались его расширить, выжигая внутри разведенным костром. Как только костер разгорался, начиналось выделение сока и огонь потухал.
Мне, перешедшему в четвертый класс, было оказано доверие найти выход. В день выпаса в колии выбор пал на меня из-за того, что я уже читал, принадлежащий брату, учебник химии 10 класса. Из учебника химии 1954 года наглядными и актуальными оказались: реакция натрия с водой, реакция глицерина с марганцовкой, состав спичечных головок и соотношения составных частей пороха. (читатель при желании может проверить и убедиться, что тогдашний учебник химии мог бы стать достойным пособием террористов).
Недолго думая я сказал:
– Нужна селитра. Много.
Бывая в кузнице, я наблюдал, как Лузик не раз посыпал селитрой медленно разгорающийся курной уголь. Посыпанный селитрой уголь начинал гореть ярко. Селитра плавилась и из горна вырывались множественные языки шипящего фиолетового пламени
Решили, что мешка хватит. Бумажные мешки с селитрой для удобрения навалом лежали под навесом, прилепленным к птичнику. Старшие с трудом донесли неполный надорванный мешок. Старательно собирали угли на кострищах, сухие ветки, бумагу, сухие коровьи лепешки. Раздался чей-то голос:
– Ну, жидик! Если не будет гореть - убьём!
Следовало ранее сказать, что наряду с фамилиями и именами в селе при персональном опознавании основное значение все же имели клички. Уменьшительный "партийный" псевдоним "Жидик" достался мне от отца.
С детства отец остался совершенно один на один с собственной судьбой. Отвергнув роль приемного сына у зажиточного отчима, отец с раннего детства вкусил одиночества. Окончательно вернувшись на родное подворье в возрасте двенадцати лет, отец пас коров и овец у зажиточных сельчан. Весной собирал гусеницы в садах цаульского помещика Помера. Брался за любую, самую тяжелую и грязную работу.
При всем этом, по словам бабы Софии, мамы и тетки Марии, отец ненавидел воровство. Ужиная однажды у хозяев после трудового дня, отец краем глаза заметил, что его напарник по работе сунул за пазуху хозяйскую ложку. Перелетев в прыжке через стол, отец вытащил из-за пазухи напарника ложку вместе с оторванным куском ветхой рубашки. Когда пришли хозяева, чтобы расплатиться, за столом сидел только мой отец. Тщательно вытертые, обе ложки и нож лежали рядком.
Отец c гордостью говорил, что в своей жизни он никогда не дрался. Но с молодости и до глубокой старости никто из самых задиристых сельчан не отваживался с ним конфликтовать.
До тридцать четвертого отец собственной обуви не имел. Донашивал чужое. Накопив триста румынских леев, в возрасте шестнадцати лет в одно из воскресений отправился пешком на станцию, т.е. в Дондюшаны, на базар, за сапогами. Долго ходил по рядам, где продавали коров, лошадей, телят, зерно. В самом углу базара под навесом скупали просоленные шкуры разной домашней живности. Рядом пожилой колченогий бричевский мясник Арон каждое воскресенье торговал мясом.
Наконец, в самом конце ряда отец увидел новые яловые сапоги. Остановившись, он не мог отвести глаз. Продавец разрешил примерить. Сапоги были точь в точь, может быть чуть больше, чтобы уместились портянки. Отец нащупал в кармане свои триста леев.