Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
– Ты понимаешь, что за такой фокус могут дать десять - пятнадцать лет. О детях подумал?
Помолчав минуту, добавил:
– Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. И тебя тоже касается. Никогда не трогай говно... Иди!
Отец уже был у двери, когда Назар окликнул его:
– Вернись! Присядь!
– Кончай с арендой в Брайково и выездами на колхозных лошадях по ночам! За это могут дать не меньше, а то и больше!
Отец оторопел. Он полагал, что его ночные выезды на брайковское поле были только его тайной. Назар выдвинул
– Такого-то числа выехал в двенадцать часов ночи с бороной на телеге, а такого-то выехал по меже Кордибановских и Савчука верхом. Продолжать?
Отец молча отрицательно покачал головой.
– А теперь иди к особисту! Тебе сегодня к девяти?
Особист сидел на лавочке под елью и курил. Кивком головы велел отцу присесть.
– Дай медали и удостоверения!
Взяв медали, подержал их, покачивая, на ладони, как бы взвешивая:
– На каком фронте?
– Первом Белорусском.
Положив на скамейку медали, взял:
Удостоверение
А 274643
За участие в героическом штурме и взятии Берлина
гвардии красноармеец Единак Николай Иванович
указом Президиума Верховного Совета СССР
от 9 июня 1945 года
Награжден медалью "ЗА ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА"
От имени Президиума Верховного Совета СССР
медаль вручена 15 октября 1945 года
Команд. 400 Арт. бриг. 27 гв. стрелковой
Ново-Бугской Краснознаменной
Ордена Богдана Хмельницкого дивизии
Гвардии полковник Кращенко
Особист, глядя на оранжевый круг, стремительно скрывающегося за горизонтом, солнца, про себя, тихо сказал:
– Совсем рядом шли...
Сложил удостоверения, положил на них медали и протянул отцу.
Долго, слишком долго, рассказывал через много лет отец, особист смотрел в глаза и, напоследок, медленно проговорил:
– Да-а. Война никого не красит. И не щадит. А ты держи себя в узде!.. Понял? Ступай! Свободен.
Больше отца особист не вызывал.
Завхоза, двоюродного брата отца, как члена ВКПБ, вступившего в партию в самый критический период войны, вскоре направили в Сороки на курсы председателей колхозов, откуда чуть более полугода назад сбежал мой отец. Потом сразу же направили в колхоз соседнего района. В нашем селе он больше никогда не жил и не работал. Бригадиром назначили, вернувшегося из армии Горина Михаила Григорьевича - сына самого первого председателя Елизаветовского колхоза, организованного в сороковом в правобережной Бессарабии, Регорка (Григория) Горина.
Вероятно, чтобы избавить отца от соблазна арендовать землю в окрестных селах, где пока не были организованы колхозы, Назар на заседании правления колхоза принял решение о назначении отца заведующим колхозным ларьком на базаре Могилев-Подольска.
– Подальше от аренды. За неё можно очень дорого заплатить.- через добрый десяток лет сказал отцу мудрый Назар.
Случай в караулe
Я учился в шестом классе, когда в середине сентября в старших классах, а старшими считались классы, начиная с четвертого, объявили:
– Назавтра в школу одеть рабочую одежду и взять ведра. Будем работать в саду.
– Ура-а-а! Ура-а-а! До субботы не учимся!
– эхом разнеслось по классам и единственному длинному коридору старой школы, в которой учились ещё мои родители. (Через два месяца перед новым годом мы перешли учиться в новую двухэтажную школу).
В половине девятого школьную колонну вывели на единственную улицу села. От школы до колхозного сада на Одае было чуть более трех километров. До сада ходьбы было около часа. К половине десятого мы, преодолев стометровую греблю, разбредались по хозяйственному двору Одаи. После часового марш-броска нам давали возможность отдышаться.
Большая часть детей устремлялась на берег большого става. Подолгу всматривались в, ставшую к осени прозрачной, зеленоватую воду. Другие бежали к деревянному желобу, из которого день и ночь в средний став вытекала струйка воды из таявшего в огромном подвале прошлогоднего льда. Часть мальчишек, выломав из веток шпаги, взбирались на курган и, стихийно разделившись на русских и немцев, начинали фехтовать шпагами, стараясь занять господствующую высоту.
Наш буйный отдых прервал бригадир Александр Матвеевич Тхорик.
В селе его звали Сяней. Кличку Шанек ему присвоили с раннего детства. На вопрос, как его зовут, он неизменно отвечал:
– Сянек.
Но собственное имя в его устах долго звучало: Шанек.
Он был родным дядей Сережи Тхорика, неизменного участника наших мальчишеских развлечений. Недавно вернувшийся из армии, с накинутым на плечо фотоаппаратом "Смена" на тонком ремешке, деятельный и общительный, Шанек вскоре после демобилизации был назначен бригадиром садо-виноградной бригады.
Собрав нас всех полукругом, бригадир поставил задачу:
– Распределиться по классам. Седьмой убирает и подбирает с земли упавшую сливу, шестой в старом саду подбирает перезрелые груши. Все остальные на яблочный массив, собирать падалицу. Вопросы есть?
От нас, детей, не скрывали конечной цели нашего труда. Упавшие на землю перезрелые фрукты ведрами высыпали у огромных деревянных кад. А вон и мой отец уже крепит на каде круглую терку с бункером не менее, чем на три ведра. Собранные фрукты пропускали через барабанную терку, наполняя несколько кад. В укрытых рядном кадах бродила фруктовая брага.