Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
– Взял расчет, - сказал председатель сельсовета.
Летом пятьдесят пятого в село приехали двое. Смуглый молодой человек был очень похож на Полину Павловну. Пожилой был пониже ростом и с белой бородкой клинышком. Это были младший брат и отец Полины Павловны. Уехали все вместе. По словам Марчихи - в Одессу.
Первого сентября пятьдесят пятого, одновременно с началом учебного года, в село приехал, направленный Тырновским райздравотделом, молодой фельдшер. Это был Зазонт Иванович Визитиу, уроженец соседнего села Плоп. Закончив Сорокское медицинское училище, был призван на службу в армию. Тяжелая травма левой ноги
Чуть выше среднего роста, спортивного вида молодой фельдшер прихрамывал. Но его хромота не помешала ему с первых недель работы в селе принять самое активное участие в спортивной жизни села. Предпочитал коллективные игры - волейбол, баскетбол и футбол, в каждой из которых стремился доминировать над другими членами команд. В процессе спортивного общения выяснилось, что у него с детства есть второе имя - Дюня, на которое он и предпочитал отвечать.
Первые месяцы его работы показали, что Елизаветовка приобрела толкового фельдшера. Насмотревшись на его предшественника, сельчане болезненно выясняли отношение нового медика к алкоголю.
На поверку Дюня оказался трезвенником, ненавидившим пьянство и пьяных. В любое время дня и ночи он шел на вызов к больным. Нуждающихся в хирургической операции сопровождал в Тырновскую районную больницу, часто дожидаясь там исхода операции.
С первых же дней работы Дюня стал кумиром сельской ребятни, так как внутримышечные инъекции делал практически безболезненно. Протерев спиртом место будущего укола, сильно хлопал по ягодице. Непроизвольно сократившиеся мышцы тут же расслаблялись. В это мгновение точным броском он вводил иглу в мышцу. Не было случая, чтобы, как говорили взрослые, он не нашел вену.
В возрасте девяти лет я подвергся нападению огромной лохматой дворняги. Отбивался, но собака легко опрокинула меня на спину. Я продолжал защищаться ногами, не давая ей приблизиться ко мне. Но собака оказалась ловчее, нежели я предполагал. Увернувшись от моей правой ноги, она прокусила заднюю часть левого бедра, вырвав клок штанины. Подоспевшие взрослые отогнали пса. Боль быстро прошла, но рана кровоточила до вечера.
На следующее утро брат повел меня к правлению колхоза, где меня уже ждала председательская бричка. Чувствуя себя в центре внимания, я споро забрался в бричку и уселся впереди, рядом с ездовым дядей Ваней Вишневским. Мелькнула мысль попросить у него в пути кнут, что бы гнать лошадей. Усевшийся на заднюю скамейку Алеша, оборвал мои мечты, усадив меня рядом с собой. В больнице меня осмотрел хирург, обработал рану, сказав, что заживать будет долго. Дали коробочку с ампулами для уколов, чтобы я не взбесился.
Уколы в переднюю часть живота делал Дюня. Они были почти безболезненными, но после третьего и последующих уколов долго не исчезал волдырь на животе. На выходе из медпункта меня ждали сверстники, прося показать "гулю" от укола. Рана, вопреки прогнозам хирурга, на удивление, зажила быстро. Дома сказали: - как на собаке.
На последние два укола я не пошел, уверенный, что мне не суждено взбеситься. Несмотря на уговоры Дюни, угрозу вызвать участкового Ткача, я был непреклонен. Как видите, оказался прав, а может и нет.
Вскоре Дюня удалял явно непригодные для лечения зубы, промывал уши, удаляя серные пробки, удалял из под кожи застрявшие металлические осколки у механизаторов. Он добился расширения медпункта, потом организовали колхозный родильный дом.
Целых три года Дюня был самым завидным женихом села, сводя с ума девушек и поддерживая надежду у их матерей. В пятьдесят восьмом по селу пронеслась будоражащей волной весть: Дюня женится! Его избранницей стала, закончившая Кишиневское медицинское училище, Лена Мищишина, моя двоюродная сестра.
Несмотря на загруженность на работе, семью, занятия спортом Дюня не оставлял. А вскоре у порога фельдшерской квартиры стоял почти новый мотоцикл ИЖ - 49. Все свободное время Дюня отдавал ему, разбирая, ремонтируя, снова собирая. В пятьдесят девятом он приобрел в Цауле, подлежащую списанию, ветхую "Победу".
Целый год он возился с ней и под ней, собирая автомобиль из ничего. Покрасил в престижный бежевый цвет. На первых километрах обкатки он сажал нас на заднее сиденье. Трудно передать чувства, которые мы испытывали, сидя в движущейся "Победе". Несмотря на ухабы, машину лишь слегка покачивало. Мы ездили, повернув до боли головы назад. Нас привлекали густые клубы пыли, поднимаемые мчавшейся машиной.
В шестьдесят первом Дюню перевели старшим фельдшером в психиатрическое отделение Плопской участковой больницы. Заведовать медпунктом назначили Алексея Ивановича Чебана. Сельчане с первых дней почувствовали контраст. Алексей Иванович все делал неспешно и неохотно. Но весьма охотно он наносил визиты больным на дому. К визитам быстро привыкли и в каждом доме фельдшера ждал щедро накрытый стол.
Говоря о медицинских работниках, сельчане грустно шутили. Если в качестве руководителей государства от Ленина, Сталина и далее лысый чередовался с нелысым, то в селе фельшер пьяница чередовался с трезвенником. Сейчас, к сожалению, село практически лишено медицины вообще.
Хочу воскресить моих предков,
Хоть что-нибудь в сердце сберечь..
Булат Окуджава
Мой дед
Мое первое, довольно позднее, воспоминание о деде Михасе, отце моей мамы, связано с летним ярким солнечным днем. Дед сидел на низкой табуреточке под раскидистым орехом, нагнувшись вперед, и что-то мастерил ножом. Голова его была чуть вытянута вперед. Грудь его тяжело вздымалась, плечи были подняты высоко, закрывая шею.
Дышал он тяжело, шумно, как будто сразу несколько гармошек вразлад играли в его груди. Руки у него были крупными, с длинными узловатыми пальцами, резко утолщенными на концах. Фиолетовые ногти были величиной с трехкопеечную монету. Толстые синие вены на руках, казалось, готовы были лопнуть.
Перед дедом стоял большой широкий табурет, на котором лежали инструменты. Баба Явдоха возилась у плиты, что-то рассказывая. Курица, бродившая вокруг табурета, подошла к босой синюшной дедовой ноге. Нога его казалась очень толстой и была покрыта множеством коричневых корочек, из под которых сочилась желтоватая водичка. Прицелившись, наклонив хохлатую голову, курица клюнула один из струпов. Дед отдернул ногу и взмахом руки, в которой был нож, отогнал курицу. Показалась капля темной, почти черной крови.