Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства
Шрифт:
Но это, как тогда думали и обсуждали мы, легко поправимо. Борода у Флорика и так скоро начнёт расти сама. А кучери и саму бороду можно покрасить в любой цвет. Приезжает же из самой Москвы невестка старой Гельчехи летом ежегодно с волосами, каждый раз выкрашенными в другой цвет. Один раз приехала рыжая-рыжая, совсем как огонь.
– Когда Флорик завьёт завивку и покрасит чёрным кучери, у нас в селе будет собственный поп.
– наивно полагали мы, младшие.
С подросткового возраста Флорик великолепно декламировал стихи. Некоторые стихи стали, как сейчас принято говорить, деревенским хитом:
С
Кум на МАЗi я на ГАЗi - iдемо,
Кум рулюе, я газую - спiшемо.
Стовп попэрэду маяче - летемо!
До стовпа лешевсi мэтр - зибъемо!
Кум на дротi, я на плотi - весемо,
Кум в гiпсах, я в бiнтах - лежемо.
Кума рiжут, менэ колят - терпемо,
Кум в могилi, я в Сiбiру - живемо! и так далее...
Флорик много лет подряд талантливо дописывал этот известный стихотворный монолог. А его стихи и миниатюры в лицах! Мы забывали, что на сцене всего лишь единственный Флорик.
Меня поражала и притягивала игра на пищике - своеобразном музыкальном инструменте. Это был вырезанный из киноплёнки небольшой язычок. Многие ребята освоили этот, ни на что не похожий, музыкальный инструмент. Флорик, Адольф Кордибановский, Мишка Бенга, Мирча Кучер и другие ребята образовывали оркестры, талантливо играя различные мелодии. Пищики, казалось, у них говорили человеческим голосом. Ихним песням не нужны были слова. У меня же, как я ни старался, ничего не получалось.
Но коронными всегда считались исполненные Флориком на сцене сельского клуба миниатюры пантомимо. Этот номер мы тогда называли "Пантаниной". Перед глазами разворачиваются немые сцены. Флорик, казалось, совершал невероятное. Когда он ходил по сцене, изображая человека, идущего по тонкой, качающейся проволоке, мне казалось что ноги Флорика находятся гораздо выше сцены. Взгляд детворы упирался в середину сцены, надеясь увидеть проволоку, которой не было.
Когда Флорик изображал человека, запертого в стеклянной комнате и ищущего выход, нам казалось, что мы видим стеклянные стены, по которым искали выход Флориковы руки. Мы даже слышали хлопанье ладоней по прозрачной стенке. А когда Флорик, стоя на сцене, изображал срывающего с дерева фрукты, мы были уверены, что видим в руке Флорика сорванное яблоко. А ещё, на сцене Флорик делал вид, что шагая, нечаянно нашел целый рубль. Незабываема его торжествующая поза, поднятая на уровень глаз пустая рука, в которой мы, сидящие в зале, видели найденный рубль.
При зрителях Флорик весь расцветал. Восторженное лицо, глаза его блестели и метали молнии юмора в зрительный зал. На сцене он весь искрился. Он весь излучал оптимизм. Казалось, он сейчас приподнимется, невесомый, и плавно полетит над сценой и зрителями.
Много лет позже Флорик заведовал сельским клубом. Участники художественной самодеятельности давали представления на сцене нашего клуба, выезжали с концертами в другие сёла. А к нам, помню, из Кайтановки творческая молодежь наносила ответные визиты. Последние годы Флорик работал художником-оформителем в совхозе и нашем клубе.
Через всю свою жизнь, с самого детства и до конца Флорик - Кварта (Кварта - кружка на четверть литра - польск) пронёс дружбу с одногодками: Сашей Мищишиным - Штицей (Штиця - спица - укр), моим двоюродным братом Борей Мищишиным - Загой ( Зага - картавое от зараз - сейчас - укр). и троюродным братом Васей Единаком - Цыганом. Кличка Цыган пошла с первого дня в первом классе. На первом же в своей жизни уроке Вася, сильно утомившись и здорово проголодавшись, вытащил из торбочки кусок сала с хлебом и чесноком. Невозмутимо разложил всё на парте, почистил зубец чеснока. Шелуху аккуратно смёл ладонью в углубление для чернильницы. Учитель отреагировал немедленно:
– Что ты разложил сало на парте, как цыган фой у дороги? "Фой - портативный цыганский кузнечный мех".
В далёком детстве к их дружбе сельчане относились с немалой долей озабоченности, если не сказать с опаской.
В селе тогда, бывало, случались события неординарного характера. Во время обеденного перерыва лошади, жевавшие овёс у ворот придремавшего на обед ездового, вдруг оказывались связанными и надёжно сплетенными одной косичкой втрое на два хвоста. Усевшись после обеда на облучок телеги, ездовый вдруг слезал, громко поминая чьих-то предков. И долго расплетал и развязывал сплетенные воедино хвосты. Под конец, глянув на солнце, стремительно идущее в сторону заката, не выдерживал и срезал оставшиеся узлы вместе с волосом.
Случалось, идущая в стаде с Куболты телка неожиданно, как на скачках, мчалась по селу галопом с привязанной к хвосту консервной банкой, заполненной, тарахтевшими в ней гвоздями и гайками. То, вдруг, вода в колодце, что в самом центре села, куда водили утром и вечером на водопой колхозных лошадей, вдруг оказывалась окрашенной в малиновый цвет анилиновым красителем для шерсти, исчезнувшим с досок за сельским кооперативом во дворе Суфраёв.
Ежегодно тринадцатого декабря азартно праздновали Андрея Первозванного. Живший в центре села хозяин, выйдя следующим утром, не находил своей новой, летом установленной и осенью покрашенной калитки. Калитку свою он нашёл на самой окраине села. Там она прикрывала вход во двор одинокой ветхой старушки.
Тракторист, собравшийся утром на работу, выходил во двор. Тщательно укрытого на зиму брезентом, мотоцикла не стало. Техника, аккуратно укрытая тем же брезентом, стояла перед самым крыльцом во дворе одинокой молодой вдовы-соседки.
Собачью будку, годами стоявшую в углу возле забора находили водруженной на высокую скирду соломы. Рядом с будкой на скирде неподвижно застыл взерошенный, сгорбленный и потрясенный пёс. Живот незадачливого сторожа снизу подпирал поджатый хвост.
Направившийся утром справить естественную надобность, обнаруживал свой туалет закрытым, опоясанным цепью на замке. Ключ от замка лежал на видном месте - на крыльце, живущей в одном дворе, тещи. Если на Андрея стояли морозы, то утром, пошедшие за водой, на срубе колодцев обнаруживали наполовину заполненные водой вёдра. Набранная вечером вода к утру превращалась в лёд. Так и наполняли своё ведро, чертыхаясь, по пол-ведра в два, а то и три приёма.
Трудно представить себе изумление хозяина, граничащее с шоком, когда утром он заходил в хлев накормить и напоить стоящую в стойле корову. Глаза отказывались верить. Вместо его бурёнки к яслям был привязан годовалый бычок. Не чей-нибудь, а совсем недалёкого соседа, с которым уже несколько лет шла скрытая вражда. Корову искать надо, а идти к соседу- даже думать не хочется! Долго стоял озадаченный хозяин в хлеву, глядя на соседского бычка.
Выйдя из хлева, видит соседа, переминающегося с ноги на ногу у калитки. Непостижимо, но утром вместо бычка в стойле его сарая на три узла была привязана к яслям корова. Отвязывают бычка и вдвоём ведут во двор по месту жительства. Корова на месте. Придирчиво оглядывают соседи свой, кем-то размененный ночью, скот. Слава богу, всё в порядке. Привязав дома корову, вздыхает с облегчением и, неожиданно для себя, приглашает соседа в дом.