Вдовец
Шрифт:
— …Я уверен, что это несчастный случай… Возможно, это произошло во II округе…
— Вы в III-й уже обращались?
Их дом находился почти на рубеже двух административных округов.
— Нет… Я надеялся, что отсюда смогут навести справку, позвонить…
V инспектора, конечно, был свой, отдельный кабинет. Почему же он не пригласил Жанте зайти туда? Не потому ли, что в участке сейчас было пусто и другим полицейским, сидящим в своих кепи, нечем было развлечься?
Когда он впервые познакомился с Гордом, восемь лет назад, тот был почти худощавым, и
— Корню, соедини-ка меня с Центральной.
В его устах то, что могло быть любезностью, превращалось в угрозу. Усевшись одной ягодицей на столик полицейского в форменной одежде, он взял у него из рук трубку.
— Центральная?.. Это ты, Маньер? Я сразу узнал твой голос… Да, жарко… Здесь тоже… Как жизнь? Как твои ребята? Мой в конце недели уезжает с матерью на каникулы. Как всегда, к бабушке… Скажи-ка, сегодня среди других дорожных происшествий не было там женщины лет тридцати?..
Во время разговора он, не отрываясь, смотрел на Жанте и теперь обратился к нему:
— В чем она была? — спросил он у него.
— В черном платье, довольно поношенном.
— В черном платье… Особая примета — шрам на щеке. Да, клеймо… Именно так.
И снова к Жанте:
— На левой щеке или на правой?
— На левой.
— На левой щеке, старина… Да, да, на память… Одному господину кое-что не понравилось… Так у тебя ничего? Все в порядке? Нет, я как раз заступаю на дежурство… Спасибо. Да… Я непременно ему передам.
Он повесил трубку и, закуривая, отрицательно покачал головой.
Жанте сделал еще одну попытку.
— А не могло случиться, что прохожие отвезли ее прямо в больницу?
— При несчастных случаях обязательно составляется протокол. В больницу попадают не так просто, как в кино.
— Но если это срочно?.. Предположим, она упала, и какие-то незнакомые люди подняли ее…
Он почувствовал, что эта версия не годится, не так следовало говорить, особенно здесь.
— Ладно. Корню! Соедини меня с больницей Отель-Дьё…
Потом настала очередь больницы Сент-Антуан и больницы Сен-Луи.
— Ну, теперь убедились?
Инспектор проделал все это не из сочувствия к нему, не из желания помочь, а для того, чтобы доказать Жанте, что он прав. В Париже были и другие больницы, но разве могла Жанна уйти так далеко от своего квартала в таком виде?
Он больше не смел настаивать. Горду как профессионалу дело представлялось по-другому:
— Они не заставили ее заплатить тогда, после того, как вы подобрали ее?
Все, что он говорил, было неверно, это была лишь карикатура на то, что произошло в действительности. Жанте отрицательно покачал головой.
— А ведь я вас предупреждал, что она обязана заплатить. Мужчина не отпустит даром женщину, которая работает на него. В их среде это считается для него позором.
Ему нечего было
— Она не просила у вас денег? Скажем, четверть миллиона или полмиллиона?
— Нет.
— Значит, она раздобыла эту сумму в другом месте. Она часто уходила?
— Никогда.
Он еще раз покраснел — ведь он уверял в том, в чем не был уверен сам.
— У вас есть приятели? Богатые?..
— Либо она уже пришла, пока я сижу здесь, либо с ней случилось несчастье.
— Ну, как хотите. Приходите завтра, расскажете.
Перед полицейским участком остановилась машина. Хлопнула дверца. Двери распахнулись, и два полицейских в форме вытолкнули на середину комнаты двух мужчин — одного в наручниках, другого с окровавленным лицом. Оба арестованных были смуглы, черноволосы. Видимо, это были иностранцы — испанцы или итальянцы. Жанте так и не узнал этого, потому что при нем они еще не начали говорить.
Для него это осталось лишь минутным видением — два молодых полицейских с безупречной осанкой, пышущие здоровьем и напоминавшие атлетов на стадионе, и двое других, приблизительно того же возраста, покрытые пылью, в разорванных рубашках, с жестким затравленным взглядом.
Тот, который был окровавлен, видимо, этого не замечал, и кровь стекала у него с подбородка, пачкая рубашку. В тот момент, когда Жанте выходил, один из полицейских положил на барьер раскрытый нож, и человек на скамье, оторвавшись на миг от своих бумажек, поднял голову, глядя на вновь прибывших и как бы снова силясь что-то понять.
Понять что? Почему люди причиняют зло друг другу?
На пороге Жанте с удивлением увидел дневной свет и долго смотрел на голубя, что-то клевавшего на краю тротуара. Он запретил себе идти быстро. Ему хотелось, чтобы прошло как можно больше времени, ибо каждая минута давала Жанне лишний шанс вернуться домой.
Улицы сделались более спокойными, более безлюдными, звуки стали приглушеннее. Хозяин пивной на бульваре Сен-Дени стоял, наблюдая за своими столиками. Это был маленький, лысый, хладнокровный человек, который долгое время служил официантом кафе в Страсбурге или в Мюльгаузене. Интересно, какими он видит перекресток, круглые столики, кружки пива и даже начинающее хмуриться небо, — видит ли он все это теми же глазами, что и его клиенты, сидящие за столиками?
Он уже давно знал это. И именно потому, что так хорошо это знал, постарался ограничить свои владении и окружить их защитным барьером. Он выбрал все самое скромное, самое простое, что только мог, чтобы угроза отнять его достояние была наименьшей, и вдруг, с каждым часом, почти с каждой минутой, все начинало расшатываться вокруг него.
У него тоже, наверное, был свой язык, свой взгляд на жизнь, на людей. Да и каждый посетитель, сидевший в сумерках за столиком, тоже жил, в сущности, в своем, особом мирке, недоступном для тех, кто сидел рядом.