Вдруг откуда ни возьмись
Шрифт:
Вчера мне исполнилось семьдесят лет! Были Аркадий с Валей!
Дорогих гостей встретили хлебом с солью! На большее не хватило наших накопленных за время работы денег. Зато веселились, как в двадцать! Аркаша много рассказывал о Париже, Венеции, Неаполе... Но самое главное – весь вечер он завидовал мне! Тому, какой я замечательный инженер. В каких только странах он не был, а такого кондиционера, как у нас на кухне, нигде никогда не видел!!!
1991 год
Во имя канвы!
Сразу после спектакля режиссер собрал актеров и спросил:
– Как получается, что в нашем новом спектакле опять не прослеживается главная тема?
– Из-за Шкапенко! – раздалось тут же несколько голосов.
– Разрешите мне? – попросил старейший актер театра. – Дело в том, что Шкапенко каждый раз уходит со сцены под аплодисменты зала. Это безобразие! Он же разрушает канву спектакля! Я, конечно, понимаю, что Шкапенко играет свою роль ярко, самобытно и интересно. Но и он должен понять, что главное – это спектакль в целом, а не его роль. Тем более что она у него эпизодическая. Я бы даже сказал – второстепенная. А если вдуматься, то вообще лишняя...
– Да сколько можно об этом говорить? – перебила его актриса с тридцатилетним стажем травести. – На каждом собрании мы говорим о том, что Шкапенко смешает акценты всех наших спектаклей. И что он портит своей, как вы выражаетесь, яркой и самобытной игрой наши постановки. Пора, наконец, принимать меры, товарищи! Предлагаю поставить ему на вид!
– Верно! – поддержал ее подающий надежды пожилой актер. – А то что же получается? Например, детский спектакль «Ни бэ, ни мэ». Я работаю Волка, Агнесса Пална – Козу. И вдруг... в самый узловой момент, понимаете ли, когда я должен ее съесть, все зрители смотрят на массовку, где Шкапенко танцует Пятого Сорняка, потому что у него, видите ли, отличная пластика. В результате никто не видит, как я ее съедаю! Так же нельзя, товарищи! Агнесса Пална – уважаемый всеми человек. Сколько лет на сцене! Она эту роль еще до войны играла. К тому же сама по себе сцена не из легких. Ведь чтобы зритель поверил в то, что сейчас я съем Агнессу, я сам должен сначала захотеть ее съесть. А это, как вы понимаете, не так легко сделать... Все-таки она эту роль еще до русско-японской войны играла.
– Товарищи, да Шкапенко над нами просто издевается! – взял слово молодой, но тоже уже порядочно талантливый актер. – Он считает, что у нас провинциальный театр. Да, у нас провинциальный театр! Но у нас великие цели! Воспитание человека будущего, слияние города и деревни и другие не менее важные проблемы современности. Сможем ли мы справиться с этими задачами? Сможем! Но только в том случае, если не будем рвать четко выстроенной канвы спектакля! Поэтому во имя идеи предлагаю снять Шкапенко со всех ролей и отдать их более надежным исполнителям.
– Верно! – раздались голоса. – Хватит канву разрушать да акценты смещать! Уволить его! Чего там... У нас средний театр, но высокие цели!
– Тихо! Тихо! – успокоил всех режиссер. – Товарищи! Хотя я и согласен со всем, что здесь говорилось, и, мало того, сам неоднократно просил Шкапенко – во имя идеи, конечно, – играть свои роли побледнее, я бы даже сказал, чуть посерее, но все-таки считаю, что исключение есть слишком суровая мера для начинающего актера. По-моему, лучше пускай Шкапенко напишет «по собственному».
С тех пор прошло много лет. Теперь Шкапенко работает педагогом актерского мастерства в театральном училище одного провинциального города. Когда молодые актеры показывают ему свои этюды, он обычно им говорит:
– Хорошо! Талантливо! Но поскромнее надо – так не принято! – На этих словах педагог с грустью задумывается о чем-то и добавляет: – Ведь главное в актере, как в жизни, так и на сцене, – это скромность! Поймите это...
Недавно, когда Шкапенко провожали на пенсию, директор училища сказал:
– Товарищи! Перед нами человек, который никогда не играл Гамлета и которому никогда не рукоплескал зал, но который всю свою трудовую жизнь отдал во имя идеи!
Когда Шкапенко вышел на сцену, раздались аплодисменты. И хотя непонятно было, кому аплодируют, ему или директору, Шкапенко все-таки вспомнилась его любимая роль... Пятого Сорняка!
1977 год
Загадка голубой планеты
Брок смотрел в иллюминатор на приближающуюся планету:
– Вот она – загадка Вселенной!
Пять автоматов-планетоходов посылались уже на эту планету, где, по всем расчетам, должна была существовать цивилизация. «Разгадать!» – таково было решение Высочайшего совета, такова была и мечта Брока.
Стукаясь о выступы гулкой головой, к иллюминатору подплыл Роберт. Железный человек стального характера – последняя новинка техники. С ним Брок не боялся опасностей. Роберт был почти неуязвим. В его схеме было только одно слабое звено – уши. При соединении их могло произойти короткое замыкание, и тогда он мог превратиться просто в груду сверхтяжелого металла. Но этого Брок не боялся, так как расстояние между его ушами при сборке он тщательно выверял сам.
– Ну что, будем садиться? – вопросительно телепнул Броку Роберт.
– Да, глуши замедлители! – приказательно оттелепнулся от него Брок, на всякий случай надевая шапку-невидимку. – Садиться будем в районе гибели предшественников.
...Монтесума, Каланча, Сивый и Фантик делали вид, что играют в прятки.
– Неужели больше не прилетят? – первой нарушила молчание Милка Каланча.
– Инвариант замороженного времени врать не может! – сказал Гоша Фантик, малолетний вундеркинд, и поправил очки, сваливавшиеся с похудевшей от волнения головы.
– Кончай моросить, а то получишь по кумполу! – угрюмо отрезал Сивый, ревнуя Фантика к Каланче.
– Молчать! – приказала Милка.
И все сразу замолкли, боясь гнева рослой второгодницы.
Монтесума уныло сидел за кустом, сжимая в руках грабли. Сегодня ему должно было попасть от родителей, потому что сегодня – первый вторник месяца – в их семье был день профилактической порки младшего сына.
– Четыре, три, два, один... – отсчитал Фантик, и все вздернули головы. На голубом небе красовалась желтая точка!