Вечер первого снега
Шрифт:
— Же-е-еня! — позвала издали Вера.
— Иду-у-у!
Женя встала, но потом обернулась:
— А что, если он в мари утонет, а? Ведь не видно было, такой ливень.
— Да что тебе в нем?
— Ничего. Просто тоже человек.
В этих словах — вся Женя. Если бы Вячеслав слышал их. Может быть, многое было бы иначе. А ведь он с детства был не человек, а наследник. Душу отравили легкие, не им добытые деньги.
А что думает сейчас Кряжев? Ганнуся сказала: «Сидит и молчит. Хоть бы ругался».
Нет,
Я подошла к зумпфу. Женя аккуратно раскладывала у кочки очередную порцию шлихов. В эту минуту она напоминала колдующую волшебницу. Женя терпеть не может эту работу, поэтому лицо ее особенно сосредоточенно и строго.
Вера нехотя опрокинула в лоток тяжелый бачок. Стряхнула с пальцев грязь.
— Конечно! Как Любка на смене, так ей и породу пробуторят, а так у всех точно руки отсохли.
Женя пошла к станкам.
— Ребята, почему Вере не помогаете? Породу, что ли, пробуторить трудно? Вы вон какие, а она женщина.
— Женщина! Нашла тоже, — проворчал Костя, но взял бачок. — Обязан я…
— И обязан! Ведь мы в комплексе. Не справится промывальщица, вам хуже будет, — ответила Женя.
И никто не возразил. К новому методу привыкли. Даже понравилось: чувствуешь плечо. Так, наверное, и рождается коллектив. Настоящий, не по названию.
Женя снова пристроилась на ступеньке рядом со мной. Солнце нагрело дерево, высушило травы. От перезрелой голубики пахло вином.
— Лен, а я видела, как Ландыш водку пил, честное слово! Лижет и фыркает, а глаза пья-а-аные.
Женино отношение к происшедшему и тут проще всех. Для нее это забавный случай. Может быть, даже жалеет Кряжева… Остальные молчат, Любка ходит с особенно поднятой головой. Нет, не так все это нужно делать! Кулак — не доказательство правоты.
— Ой, кто это? — Женя схватила меня за руку.
Из леса вышли двое. Первый вел второго за руку, да тот еще опирался на палку. Брел из последних сил.
— Смотри, Лена, это же Алексей Петрович и Вячеслав…
Я их тоже узнала. К нашим домикам трудно подойти незаметно. Тракторный след вьется по серому языку галечниковой отмели, иногда ныряет в речку, но виден издалека. Алексей Петрович шел, как обычно, легко. Вячеслав был на той грани усталости, когда человек не понимает, где он…
Женя первой побежала к домикам. Любопытство — известный женский порок, а у нас не так уж часто случаются такие встречи. Будто вспомнив о чем-то, следом за Женей пошел Костя, потом Вера. Я и притворяться не стала: мне ведь тоже хотелось знать, что произойдет.
Алексей Петрович поравнялся с молчаливой группой встречающих.
— Что ж вы, товарищи, парня одного в тайгу отпустили? Мог бы и пропасть.
— А вы спросите, зачем он туда шел? — с ехидцей сказала Вера.
— Ладно тебе, — остановил ее Толя, — не видишь, какой он…
Медленно отворилась дверь «семейного» домика. Кто-то ойкнул. На пороге стоял Кряжев. Лицо спокойно, только в опущенных плечах — горе. Неторопливо подошел к нам.
— Здравствуй… наследник!
Вячеслав оглянулся, вздрогнул и с жалкой готовностью пошел за отцом. Никто не двинулся с места. Понимали — в таком деле третий — лишний.
— Убьет ведь он его? — с ожиданием проговорила Вера.
— Не тронет, — убежденно ответил Толя. — Лежачего не бьют.
Алексей Петрович, ни о чем не спрашивая, пошел к станкам. Я знала, почему он здесь. Завтра мы переходим на новую линию, самую трудную — тринадцатую. В центре Черной мари.
17
Свой путь я знаю, как школьную шпаргалку. Вот тут надо ухватиться за ивовый куст. На его ветвях скоро не останется листьев. Если опоздаешь — топь выше колен. Дальше есть две кочки, которые могут выдержать. Ненадолго, конечно. За ними бархатный коричневатый ковер мшары, расшитый черно-сизыми ягодами шикши и багряной клюквой.
На него лучше не ступать, можно и вообще не выбраться. Надежнее брести напрямик по мутной радужной воде болотных «окон». В них можно вымокнуть, но хоть не утонешь. И все это лишь для того, чтобы донести ведро воды!
Смешно. Мы тонем в воде, и нам же ее не хватает. Вот уже два дня идут работы на тринадцатой линии Буйно-Рудного. Немножко фантазии, и можно стать суеверным. В таких условиях мы еще не работали нигде. Вокруг Черная марь — топь. Не обычное в этих местах болото, а именно топь. Непроходимая и непроезжая.
Математика и природа — давние друзья и враги. Друзья там, где это нужно самой природе, враги — где это нужно человеку. Линия проходит как раз по центру топи. Целый день ушел на то, чтобы подогнать сюда станки. Установили их на жердях из лиственниц. Каждую жердь тащили на плечах.
Собственно говоря, я могу быть дома. Сегодня работает Яша. Но я давно уже отвыкла от роли наблюдателя. Как прежде, ношу Любке воду. Ведь ее не начерпаешь из луж, она должна быть чистой, и вот изучила свою дорогу, как шпаргалку.
Денек пасмурный. Не поймешь, что это — туман или тучи. Сквозь мглу просвечивает рыжее солнце. Победно трубят комары.
Один из станков смолк. Это Толин.
— Чего слу-чи-лось? — от своего костерка крикнула Любка.
— Обсадную трубу схвати-и-ло! — донеслось от станка.
Толя вымазан с ног до головы. Все такие. Вот бы куда корреспондентов! Рывок, еще рывок. Затрещали жерди под гусеницами станка…
Вечная мерзлота пострашнее железа. Под топью немереная толща древнего льда. Вырвемся ли? Еще рывок. Темное полено трубы пошло вверх. На этот раз обошлось.