Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
— Что я тебе приказывал сделать с этой книгой?
— Перевести.
— Где ж твой перевод? — Петр с силой ткнул пальцем в параграф о Российском государстве. — Это что? Разве так было в книге?
Монах испугался. Переводя, он полностью опустил критику в адрес русского народа. Не стал переводить про беспорядок в устройствах власти, не оставил о пьянстве, о взятках и о других непочетных качествах русских людей.
В других местах кое-что смягчил — про леность. Отдельные выражения сделал приятнее.
Память у Петра оказалась крепкая, он уличил переводчика в пропуске целой страницы, сердито вернул ему рукопись:
— Сделай, как я тебе приказал.
И пояснил, чтобы понятно было присутствующим: полный текст нужен ему не для поношения своих подданных, наоборот, надо знать, что думают о русских в других странах, такое знание полезно для исправления нравов.
«Введение в историю европейскую» была знаменитая книга, написанная еще более знаменитым немецким ученым Пуффендорфом в 1684 году. Человек для него — существо разумное, и поэтому в естественном состоянии господствует не всеобщая вражда, а мир.
Что это за выпущенные места, которые приметил Петр?
Русские, написано было у автора, такие же люди, как и прочие европейские народы, и в политике, и в прочем, однако тут же оговаривается, они малообразованны, малограмотны, священники «грубы и всякого учения непричастны», из Священного Писания знают одну-две главы. В быту русские невоздержанны, свирепы, о своих достоинствах нестерпимо гордятся, чужие достоинства отвергают. Будучи о себе высокого мнения, они не видят своих недостатков. Заключает же тем, что этот рабский народ рабски смиряется с жестокостями власти и даже любит повиноваться. Подобные характеристики Бужинский не посмел оставить.
В книге по истории войны со шведами Петр вставляет примечание, что в прежние, довоенные времена шведы рассуждали о русских примерно так, как писал «славный историк Пуффендорф», в нынешние же времена, конечно, суждение иное.
Урок, преподанный Петром, переводчик Бужинский усвоил на всю жизнь и переводил другие книги дословно, ничего не выпуская.
Петр заказывал разные переводы и составил как бы правила переводчикам. Требовал знать предмет, который переводит. Не разумеющие наук должны быть оным обучены. Мало знать язык иностранный, надо собственный знать, так что лучше, когда переводчик русский.
— А что с тем монахом? — поинтересовался Гераскин.
— Монах перевел Пуффендорфа слово в слово. В 1723 году монах вручил книгу государю. Ее издали. Правда, после смерти Петра, в следующем издании хулительные места, восстановленные Петром, были опущены.
Профессор восхитился, откинулся на спинку кресла, залучился мелкими морщинками от удовольствия.
— Узнаю тебя, родина. Да разве мы можем вытерпеть хулу от иностранца. На что нам честь, была бы спесь. Первая заслуга у нас, что русским родился. Вторая заслуга, что русский лучше всех остальных. Кто это сказал? А это мы сами знаем.
— Не любите вы русских, — сказал Антон Осипович.
— Еще как не люблю. Потому не люблю, что я русский. Между прочим, Челюкины — новгородские бояре. Не люблю, потому что насквозь знаю Россию, всю ее, лесную, изъездил. Да, не хочется знать, какими нас видят со стороны, ой не хочется. Сами себя тоже видеть не хотим. Нас надо мордой тыкать в наше дерьмо, и то не научишь.
Говорил он это, не горячась, без злости, даже обрадованно, словно давно ждал этого разговора и дождался.
— А за что любить русского человека? Объясните мне. Рабский народ. Наша разновидность рабства самая стыдная — холопство. Возьмите, допустим, нашего официанта. Ни приветливости, ни гостеприимства, он холуй и хам. В каждом русском три «ха»: холоп, хам
Видно, когда-то Челюкин возмущался, пылал всем этим, с годами у него отгорело, остались печаль и насмешка над прошлыми своими страстями.
Давно он пришел к выводу, что, с точки зрения мировой цивилизации, наше существование является вредным, мы не имеем права пользоваться этой страной, следовало бы отнять у нас земли, наличие в мире такого бесхозяйственного государства экономически неоправданно. Пустая Сибирь, неосвоенный север… Будь его воля, он не побоялся бы призвать к нам чужеземцев, хоть японцев, хоть немцев, чтобы они навели порядок.
— Меня в Германии немец спросил, откуда я. Узнав, что из России, похлопал по плечу, сказал, смеясь: «Вотка! Давай. Давай!» — вот их представление о нас. Мне стыдно, что я из России. Глупая страна. Столько умных людей, а страна — дура.
— Наша страна дала миру Толстого, Достоевского, Чайковского, — стал перечислять Антон Осипович.
Профессор вежливо кивал, потом сказал:
— Ничего она не дала. Все они вопреки России произошли. Россия всех своих гениев душила. Таланта у нас терпеть не могут, либо запретят, либо до петли доведут. Позвольте вам процитировать классика Щедрина: «„Это что за страна?“ — спросил приезжий. — „Это не страна, — ответили ему, — это Россия“».
Люди холопского звания Сущие псы иногда, Чем тяжелей наказанье, Тем им милей господа.Могу Лермонтова, могу Толстого, могу Горького цитировать — они все знали цену России. Вы читали сочинение Мережковского «Грядущий хам», так вот — это мы. Хам пришел и явил миру свою харю. Это еще цветочки. Мы ж никого не любим, ни один народ не чтим. Поляков презираем — что они могут? Немцы — терпеть их не можем, смеемся над их аккуратностью — мещане, бездуховные, скупые. Все иностранцы плохие, все ниже нас, жмоты, подозрительные. Не любим иностранцев, и завидуем им, и заискиваем. Я крем купил, наш крем, а название по-английски, и то с ошибкой.
— За такие высказывания раньше давали срок, — сказал Антон Осипович, — да и нынче можно привлечь по клевете. При этой идеологии зачем сидеть в России, уехали бы за границу.
— Это правильный вопрос, — без всякой обиды отвечал профессор. Он не раз подумывал об отъезде, тем более что дочь его с мужем уехали в Германию, там они устроились и работают врачами. Но уехать — значит сдаться, перечеркнуть свою многолетнюю борьбу. Нет, лучше, как говорится, пасть на поле боя. Победа ему не светит, но и бегством себя марать неохота.