Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Шрифт:
— Петр в отпуск в дом отдыха не ездил, вкалывал как одержимый, ему разрядка нужна была. Выпить в компании, расслабиться — это ж нормально. Скидывал с себя корону, наденет ее на верного человека, а сам гуляет. Я так понимаю.
Молочков подтвердил, что некоторые историки тоже так считают, дело, однако, не сводилось к князю-кесарю. Началось это, когда совсем молодой Петр, было ему года двадцать три, учредил Всешутейший, или Всепьянейший собор. Из года в год он пополнял, укреплял эту организацию. Во главе ее поставил патриарха, или папу, Никиту Зотова, бывшего своего учителя. Сам Петр называл собор
На пирах председательствовали и князь-кесарь, и всесвятейший, или всешутейший Зотов. Князь-кесарь не воспринимался как карикатура, а вот князь-папа, князь-патриарх — сюда добавлялась насмешка, почти кощунство. Хотя, честно говоря, может, тут впутывается наше нынешнее восприятие.
Шествие князь-папы было явно шутовское. Он сидел верхом на винной бочке, телегу вез бык, за ней следовали повозки, запряженные козлами, свиньями, в повозках «кардиналы», все это улюлюкало, свистело, приплясывало.
Высмеивал ли Петр духовенство? Католическое? Вряд ли.
В 1714 году Зотов надумал жениться и уговорил государя. Жениху было 80, невесте 60 лет. Сын Зотова, офицер, умолял царя не творить бесчестья над стариком. Но было поздно, Петр уже расписал весь церемониал, были заказаны костюмы, царь самолично провел смотр церемониала. И выстрел пушки с Петропавловской крепости возвестил начало свадьбы. Шествие от царского дворца направилось через Неву, по льду, в церковь. Народ толпился на берегах, смехом сопровождал этот пышный разряженный кортеж. Впереди на санях, запряженных четырьмя медведями, ехал князь-кесарь, в костюме царя Давида с лирой и медвежьей шкурой на плечах. Следом сани с новобрачными, запряженные оленем. Далее на санях следовали дипломаты, сенаторы, адмиралы, лютеранские пасторы.
Каждый красовался в костюме, предписанным царем. Екатерина была одета финкой, Голицын — японцем, кто-то монахом, тунгусом. Пестрая толпа пиликает на скрипках, играет на рожках, свистках, Петр, наряженный пиратом, бьет в барабан. Зрители хохочут — «патриарх» женится! Звонят колокола.
Какофония на обратном пути во дворец нарастает.
Согласно сценарию Петра, громко представляли гостей четыре заики: «Лучший из п-п-пустых хвас-т-т-тунов Белохвостое, который, кроме души, весь в з-з-заплатах»; «…над всеми б-б-бочками к-к-к-комендант, и пьяница, и едун».
Скороходами нарядили четырех толстяков, которых самих надо было вести.
Заик подобрали что надо, трудились они натужно, отчаянно, выговаривая шутовские титулы, придуманные Петром, гости от души веселились, свадебное торжество переходило в пир, пир в оргию и далее в вакханалию.
Выдумки Петра следовали одна за другой. Члены Всешутейшего собора тоже изощрялись в шутках, разнузданные нравы смешивали остроумие с похабством. Патриарх со своего возвышения мочился на застолье, на головы вельмож, на их парики, что невероятно развлекало компанию.
Этот Никита Зотов был первым учителем маленького Петра. С тех пор он оставался при дворе. За какие качества Петр сделал его князем-папой, фигурой пародийной, — неизвестно. Выпивоха с железным здоровьем, способный и в старости пить и гулять сутками, Зотов до конца дней своих нес службу князя-папы, главы Всешутейшего собора, учреждения постоянного, вроде как бы клуба пьяниц, сумасбродов и насмешников.
При нем государь состоял в чине дьякона. Со всем пылом отдается он этим потехам и в то же время умудряется в разгар гульбища отлучаться из зала с изображением Бахуса, Купидона и Венеры в кабинет на государственные переговоры, давать аудиенцию иностранным гостям. Решит дела, не снимая маскарадного костюма, и назад, к пирующим.
Один из членов «компании» был думный дьяк Андрей Виниус. Сын известного голландского мастера, он заслужил доверие Петра. Отовсюду Петр шлет в числе прочих письма Виниусу. Кроме поручений, пишет о своих впечатлениях, тон его писем шутлив, дружелюбен, но вот Петр обнаружил, что Виниус не поставляет в армию лекарств. А еще задержал поставку артиллерийских припасов. Тон писем сразу меняется, Петр обещает Виниуса самого лечить, жалуется князю-кесарю, что Виниус потчует царя «московским тотчасом». Проведав об этом, Меншиков пользуется случаем окончательно лишить дьяка царского расположения. Придворное правило — падающего подтолкни. В итоге весельчак, шутник Виниус был исключен из «компании». А вслед освободили ото всех должностей. Ни застолье, ни «компания» не помогали, если обнаруживалось небрежение в делах. Это у Петра было поставлено строго.
Гераскин не поддавался.
— Наши мужики тоже дела решают в сауне. Нормально.
— Извините, это были не просто собутыльники. Собор имел устав, должности. За месяц до смерти Петра, обратите внимание, в январский мороз, Матвею Головину предписано было по сценарию, опять же царя, участвовать в шествии в костюме дьявола. Ему исполнилось 80 лет, представитель старинного боярского рода, человек глубоко религиозный, он отказался от этой роли. Его раздели, напялили на голову колпак с рогами, посадили на лед посреди Невы. Старик простыл, умер.
Гульба соединялась с принудой, действовала смесь вольности и дисциплины. Странный орден деспотического разгула, он как бы обслуживал фантазии Петра, его воображение, соединял всю компанию забавными перевернутыми отношениями. «Ехала деревня мимо мужика, вдруг из-под собаки лают ворота». Это традиции скоморошества и, если угодно, способ освобождения от страхов.
— Видать, выдумщик он был занятный, — сказал Гераскин.
— Ныне начальники гуляют еще круче, — сказал Антон Осипович и сделал смешок. — Сплошная похабель.
— Это они могут, — подхватил Серега, — только без выдумки. Поставят девок раком и в задницу цветы засунут или морковку. А уж если обмажут сиськи черной икрой и чтоб слизывали, то это вершина творчества.
Про начальственные кутежи у каждого были свои сведения. Особенно ярился Антон Осипович на бывших комсомольских вождей, какие они устраивали дикие пьянки и бордели. Никогда это не было развлечением ума. В петровском же соборе, как он понял, происходила не случайная подмена, каждому вельможе царь свою роль назначал — паяца, шута, титул как бы высмеивал себя, значит, с умом делалось.