Вечерняя звезда
Шрифт:
Пэтси знала, что ее пристрастие ко всему первоклассному разрушало и ее жизнь точно так же, как всепоглощающее презрение Томаса. Даже их дочери поддразнивали ее за это. Они спокойно относились к искусству, включая кич. Они постоянно посмеивались над ее высокомерием. А уж когда они встали в ряды радикалов, то начали доказывать ей, что деньги, которые она раздавала разным театрам мимики, струнным квартетам или литературным журналам, можно было с большей пользой истратить на строительство приютов для бездомных или, например, переводя их в агентства, занимавшиеся организацией сбора средств для помощи странам третьего мира. Сильнее всего она ссорилась со старшей дочерью, Ариадной. Речь шла о сравнительной
Ариадна, будучи преданной делу защиты слабых мира сего, была одной из привлекательнейших юных особ в Лос-Анджелесе и, когда бывала в городе, почти каждый вечер появлялась в обществе наименее слабых мира сего. То это было за столиком у Джека Николсона в ресторане «У Елены», то за столиком с Джеком Николсоном в каком-нибудь другом ресторане. Ариадна выросла в окружении звезд первой величины и не видела ничего плохого в том, что свое свободное время проводила с ними. Потом она вытаскивала их на какой-нибудь благотворительный вечер помощи сандинистам или на бенефисы, все сборы от которых шли на помощь китам, бразильским лесам или же бездомным.
Пэтси старалась не появляться на тех вечерах, где бывала Ариадна. Она сама организовала бенефисы для симфонических оркестров и балетных трупп, для театра в Пасадене или какого-нибудь музея. Даже вернувшись в Хьюстон, где теперь она жила постоянно, она продолжала приезжать в Лос-Анджелес, где проводила самые крупнейшие бенефисы того же типа, что и в Хьюстоне.
Томас знал, что она ненавидит тех, кто читает ее всего лишь дорогой куклой, атрибутом таких мероприятий, и поэтому, уже при смерти, все повторял ей, что ничем иным она никогда в жизни и не была.
— Надо было рожать побольше детей, — говорил он. — Это то, что тебе удается лучше всего. Найди себе какого-нибудь юного поэтика и роди с ним еще одного ребенка.
Пэтси нашла юного поэтика, но воздержалась от ребенка. В глубине души она согласилась с Томасом: рожать и воспитывать детей было лучшим из того, что ей удалось сделать в жизни. У нее были хорошие, привлекательные дочери — пусть Ариадна и стала немного суровой. Даже сына Дэйви нельзя было назвать нехорошим или непривлекательным. Просто он был немного менее интересным.
Она убедила Брюса, что будет лучше, если Мелани полежит пару дней в ее городском домике в Малибу. Пусть поправится, а он, разумеется, пусть побудет с ней это время. Брюс от этого предложения отказался. Он работает в Долине, и ему лучше там и оставаться, тем более что его скоро должны были взять на постоянную работу.
На Мелани произвело приятное впечатление то, что Брюс разыскал-таки ее в больнице, но она ужасно опечалилась из-за ребенка. Несколько раз она чувствовала, как он стукал ее ножкой, значит, он точно был в ней — когда-то был. Теперь его не было, и ей было очень грустно. Может, было бы лучше, если бы они с Брюсом не встречались несколько дней, а то ее грусть подействует и на него. Врачи уверяли ее, что у нее еще будет ребенок, нужно только подождать месяца три. Пэтси тоже уверяла ее, что ребенок у нее еще будет, даже Брюс уверял ее, что можно опять попробовать. Он вел себя с ней хорошо, и ничто не говорило о том, что он радуется тому, что удалась попытка избежать серьезной ответственности. Но Мелани грустила — ведь ребенка они потеряли. Он был у нее, но она его не знала. Даже если начать все сначала через месяц, это будет не тот маленький человечек. Этот-то
— Вы думаете, бабушка расстроилась из-за ребенка? — спросила она Пэтси как-то утром, когда они сидели на веранде. Было пасмурно, и море было серое-серое. Люди на досках для виндсерфинга, похоже, промерзли до мозга костей, хотя были в резиновых костюмах. Брюс собирался заехать к ним после работы. Он тоже хотел попробовать виндсерфинг на одной из старых Ариадниных досок. Мелани и так была печальна, а тут ей еще и подумалось, как будет ужасно, если он свалится с этой доски и утонет. Но ничего об этом она не сказала. Она и так проплакала уже три дня, не в силах ничего с собой поделать. Наверное, Пэтси уже не могла видеть ее слез.
— Ну, конечно, — кивнула Пэтси, — Аврора очень опечалена. Это слышно по голосу. А разве могло быть иначе?
— Не знаю, — пожала плечами Мелани. — Ей не слишком-то нравится Брюс. Может быть, теперь, когда у нас нет ребенка и нам не обязательно быть вместе, она могла бы подумать, что мы разойдемся.
Пэтси держала в руках чашку. Вид у нее был довольно мрачный, но, несмотря на ее мрачное лицо, Мелани подумала, как же Пэтси все еще красива! Ей всегда хотелось быть похожей на Пэтси — она была такая сухощавая, сексуальная, такая уверенная в себе. Она чем-то напоминала ей Али Мак-Гроу, а ее Мелани считала просто совершенством. Сейчас Пэтси была грустна, но все равно она очень нравилась Мелани.
— Почти всем бабушкам не нравятся друзья их внучек, что поделать, — сказала Пэтси. — Если Брюс будет с тобой, он ей понравится. Да вот только что-то не очень похоже, что он рядом.
— Нет-нет, он рядом, — уверила ее Мелани. Ее вообще-то удивляло, что Брюс не воспользовался случаем и не улизнул. Он терпеть не мог общаться с полицией и таскаться по больницам, и все такое. А сейчас именно этим ему и пришлось заниматься. Он сидел возле нее в больнице, когда она проснулась в то утро. Он подремывал — видимо, здорово устал, но ей было приятно видеть, что он все-таки сидит возле нее. Это ее растрогало и внушило ей уверенность.
Подумав об этом, она снова заплакала — а может быть, плакала она потому, что смотрела на море. А что, если прилив и отлив как-то влияют на ее слезы? У нее было такое ощущение, что слезы из нее словно выкачивают.
— Мы с твоей бабушкой никогда не были очень уж дружны, — призналась Пэтси. — Всегда были немного в конфронтации. Наверное, из-за твоей мамы.
— Да? А что такого сделала моя мама? — спросила Мелани.
— Да ничего, просто она каким-то образом оказалась между нами. А каждой из нас ужасно хотелось быть для нее самой главной. Потом появился твой отец, и ни одной из нас это так и не удалось.
Пэтси поднялась, прошла в спальню, посмотрела в блокноте телефон Флэпа Хортона в Риверсайде, где он преподавал, и набрала номер. «Профессора Хортона и миссис Хортон в настоящий момент нет дома. Пожалуйста, оставьте дату и время вашего звонка и номер вашего телефона — один из нас свяжется с вами. Оставьте ваше сообщение после длинного гудка, он скоро прозвучит, подождите, пожалуйста».
В ожидании этого запаздывающего сигнала Пэтси приготовилась к бою:
— Ты, членонос, у Мелани был выкидыш, и она чуть не умерла от кровотечения в Окснардской тюрьме в субботу вечером, — сказала она. — А в тюрьму она попала, потому что украла немного еды в магазине. По-моему, ты и пальцем не пошевелил, чтобы ей чем-то помочь. Она сейчас у меня в Малибу, выздоравливает. Профессору и миссис Хортон предлагается поразмыслить об этом».