Вечером осени
Шрифт:
– Ну, здрасьте, – говорит он, подойдя и пожимая руки. – Зубов, кутак джеме! После тебя к врачу заходил, всё ещё левое чешется!
– А-а, Серый! – Зубов грозит ему пальцем и уже хочет выдать что-то ржачно-острое, как раздаётся звучный ор:
– На выход все! К автобусу по одному!
Старый икарус заезжает на плац – солдатик тут же закрывает за ним ворота, обрубая путь к гражданке.
Останавливаемся. Какой-то мужик рявкает, что нужно сидеть. Спустя минут десять двери икаруса открываются, и в салон заходит другой мужик,
– Так, призывники, – говорит он. – Сюсюкать не буду, я вам не мамка. Выполняйте команды сержанта, и всё будет хорошо. Ослушавшийся получит пиз… будет наказан. Выходим.
Парни, завешанные сумками, вываливаются на асфальт, я – в их числе.
– В две шеренги становись! – орёт молодой солдатик. Видимо, сержант.
Встаём, как получается.
– На ле… – Солдатик застывает, выпучив глаза, выдыхает: – Во!
Поворачиваемся.
– Шаго-о… – Казалось, солдатик лопнет от натуги. – Арш!
Идём, не чеканя шаг.
Третий день в распределителе. Покупатели из танковых, ракетных и связи, набив вагоны товаром, уже отчалили. Я, Серик и Зубов всё продолжаем пылиться на шконках.
– Димон! – зовёт Зубов, подкидывая и ловя яблоко. – А у тебя девушка есть?
– Ну, есть, – отвечаю уже зная, что тот задумал что-то колкое.
– Ждать будет?
– Будет.
– Дождётся?
Приподнявшись на локте, смотрю на него и отвечаю:
– Дождётся.
Встретив мой взгляд, Зубов хмыкает, показав зубы. Шутку, которая вертелась на языке, говорить передумывает, а выдаёт:
– У меня дочка родилась неделю назад.
– Поздравляю, – говорю, растерявшись.
– Ага, – Зубов откусывает бок яблока, жуёт и, сморщившись, выплёвывает в ладонь. – Фу, чё за…
– Кифлятина, – доносится голос Серого с нижней шконки. – Вкуфно.
В казарму заходит какой-то усатый офицер.
Мы, на миг замерев, соскакиваем на пол и встаём солдатами. Уже начинаем познавать армейскую феню.
– На выход, – говорит усач.
– Да это же охрененная часть! – убеждает Зубов. – У меня троюродный брат бывшего сокурсника там служил! Поря-ядок!
– И с домом рядом, – вторит ему Серый. – Тебе, Зуб, норм. С семьёй видеться будешь.
– Не рядом, – говорю. – Пятьсот километров. И Же-Де-Ве…
– Ну, не дальний Восток! – Зубов перегибается через стол и пристально смотрит на меня. – А чем тебе Жы-Ды-Вы не услужило? У меня прадед там служил, немцев шпалами херачил!.. Да фиг с тобой, торчи тут, жди ведевешников, а я поехал. Серый?
– Тоже. Кутак, куда ты без меня. – Серик многозначительно кивает, прикрыв глаза.
Я смотрю на них и вспоминаю экскурсию в часть железнодорожных войск. Тогда мне было лет пятнадцать, сидел в казарме в окружении товарищей по кадетскому классу и слушал нравоучения дурачка-солдатика, картаво-гундосо, с вдохновением и придыханием говорившем о первом прожитом в армии месяце. Козявка на его носу гипнотизировала.
– Вы идиоты, – говорю, смотрю на наших покупателей, сидящих за три стола от нас, и вспоминаю слова здешнего прапорщика – того самого усача, тоже, кстати, жедевешника: потом приедут ещё хуже. А куда хуже? – Ай, да чёрт с вами!
Спустя час после отбоя набираю твой номер. Не отвечаешь. Набираю ещё. И ещё. И ещё. Теперь твой телефон отключен. Пишу смс, что меня купили, ЖДВ, завтра уезжаю в часть. Поезд в 8:05.
Перед самым отбытием узнаю, что Серого ЖДВ не купили.
– Ничего, кутак, – говорит он Зубову, хлопая его по театрально вздрагивающей спине. – Ещё свидимся.
Зубов, наконец, отстраняется и, утирая сухие щёки, тащит сумку к автобусу.
– Бывай, – говорю Серому, пожимая руку. Тот сдвигает мне шапку на лоб – к тому времени нас уже переодели в форму, в ту офиску от Юдашкина, – и шапка мне чуть велика.
На вокзале вновь пытаюсь дозвониться до тебя – бесполезно. Звоню друзьям.
– Да, мы едем! – кричит Саня. – Будем через двадцать минут!
– Электричка убывает через десять, – говорю.
– Успеем!
Звоню матери.
– Сыночек, золотой мой!.. Господи… Я бы приехала, но сам всё знаешь: работа, а мне кредит платить…
– Мам, всё, не рыдай.
– На присягу я – к тебе. Обещаю!
– Хорошо. – Гляжу на Зубова, обнимающего жену. Ребёнок – на руках бабушки, заливается. Знает, что батю ещё год не увидит.
Остальные новобранцы, мне незнакомые, тоже со своими. Девушками, друзьями, родными.
А время уже – отправляться пора. Сопровождающие нас офицеры суетятся, глядя то на часы, то в телефон, то на табло. Электрички на пути нет.
– Э! – Чувствую в плечо. И оказываюсь в тисках Игоря.
– А где Сашка?.. – хриплю.
– Поднимается, ёпт.
– А Кудрявый?..
– Дома спит. – Игорь, наконец, выпускает меня.
– Как обычно. – Оправляю на себе форму.
Подбегает лучезарный Саня.
– Димон! – кричит он, выхватывая телефон из кармана. – Давай сюда!
Друзья обнимают с обеих сторон, Саня вытягивает руку с телефоном и запечатляет момент.
Уезжаю из осени – в зиму. Грузовой Урал скачет по замёрзшим кочкам, везёт с вокзала – уже не родного – в часть. В кузове на лавках трясутся два десятка новобранцев. Офицеры курят, отодвинув шторку. В просвет пытаюсь разглядеть незнакомый город, но там лишь темнота и мелькание жёлтых фонарей.
Заезжаем в ворота. Офицер командует выходить.
Спрыгиваю – под ногами скрипит изморозь.
– Становись, – говорит офицер.
Встаём.
– Майор Кошев, – устало представляется он. – Ко мне обращаться – товарищ майор. Налево, шагом марш.
Заводят в казарму, поднимают на второй этаж. Кошев стучит в металлическую дверь, единственную на лестничном пролёте. Никто не отзывается. Тогда нажимает на кнопку звонка. Дверь, лязгнув, приоткрывается. Кошев толкает её и заходит.
– Товарищ майор! – орёт кто-то изнутри. – Учебная рота в составе тридцати двух!..