Вечная мерзлота
Шрифт:
Сержант сидел рядом на пеньке, кашлял простуженно, сморкался в грязную тряпку и недовольно вздыхал. Так же кашляли, утирались рукавами и тихо разговаривали заключенные, освещенные красноватым утренним солнцем – тихий гул стоял над тысячной толпой. Никому здесь, начиная с Иванова, не было никакого дела до утонувшего, но особист обязан был провести расследование, а зэки обязаны были стоять там, где им укажут.
7
С начала ледохода прошла неделя. Енисей очистился, вода больше не поднималась и даже начала понемногу уходить. Воскресенье девятнадцатого июня выдалось ветренным, но на солнце было жарко. Облака
Колесный пароход «Мария Ульянова» привез в Ермаково вольнонаемных, большую партию охраны в новенькой форме, а в просторных трюмах еще один этап заключенных. Конвойные войска менялись на ВОХРУ, образовывались лагеря, колонны, командировки. [20] Назначались бригадиры, нарядчики, десятники и их помощники с дубинками или без. И начальство, и охрану вокруг работающих людей стало заметнее. Много привезли и овчарок, для них спешно строили вольер, размером с небольшой лагерь. Многоголосый лай не стихал ни днем, ни ночью.
20
Лагеря, колонны, командировки – формы организации охраны и работы заключенных.
Гигантская разгрузка нарастала и продвигалась вдоль берега. Несколько тракторов урчали, стрекотали натуженно выхлопом, пытаясь прочистить дороги на берегу и в тайге. Вся узкая полоса вдоль Енисея была завалена горами стройматериалов. Конца этому не видно было – шевелящийся, покрикивающий, скрипящий механизмами, но больше зло матерящийся людской муравейник делал свое дело.
Под топорами и пилами падала и падала тайга. Расчищались стройплощадки, ставились палатки – под жилье, склады, столовые и туалеты. Рабочих рук теперь хватало. За Ермаково начали огораживать два больших мужских лагеря, один женский и несколько отдельных вспомогательных лагерей, вроде «Разгрузо-погрузочного» или ОЛП «Центральные ремонтные мастерские».
Охраны тоже было много, ели и спали служивые в таких же палатках, что и заключенные, на тех же сплошных нарах.
Утром Горчакову принесли на подпись акты о смерти на троих зэков. Трупов он не видел, это могло значить, что люди ушли в бега, и их списали, как утонувших. В неразберихе и то, и другое было несложно. А может, и правда, утонули. За беглецов с начальства спрашивали строго, за умерших – не так, дело было обычное. Горчаков подписал акты и начал собираться на очередной вызов. Травм было много, его постоянно вызывали, и он ходил, хотя ни лекарств, ни перевязочных материалов по-прежнему не было, Шура Белозерцев рвал простыни длинными полосами и, матерясь на бабью работу, кипятил их в баке на костре.
Горчаков шел в дальний конец разгрузки. По берегу было не пройти, поэтому все ходили верхом, тайгой. Посторонился, пропуская небольшую бригаду работяг навстречу. Люди шли без строя, обходили деревья, конвоиры в узких местах, нарушая инструкцию, плечо в плечо сходились с заключенными. Оттаявшее весеннее болотце чавкало под ногами, его и не пытались обойти, всюду было одинаково, с всхлипами выдирали сапоги и ботинки. Последним, отставшим от колонны, шел молодой солдатик с заморенной овчаркой. Пес был такой же молодой и такой же мокрый по самые уши, время от времени он посовывался в сторону или упирался, норовя освободиться от ошейника. Солдат замахивался концом длинного поводка, карабин сваливался с плеча, солдат неумело матерился и пытался пнуть пса.
Раненый лежал на берегу под высоким, почти отвесным склоном с острыми камнями. Лет тридцати и ярко-рыжий, все его лицо было в ссадинах и запекшейся крови. Сквозь порванную и темную от крови казенную гимнастерку была видна белая кожа, изрезанная камнями. У самой воды на бревне, спиной к рыжему сидел седой мужик. Курил, глядя на быструю мутную реку. Едва обернулся на фельдшера.
Горчаков осмотрел раненого, попытался убрать из-под него острые камни, но тот громко застонал. Он не мог двигать руками. Это был перелом позвоночника.
– Давно караулишь?
Сторож обернулся, посмотрел с интересом на Горчакова:
– А тебе какой хер? Ты че, прокурор, мне вопросы задавать? – Горчаков и так видел, что он блатной, но тот еще и татуированные руки развел картинно, и головой закачал, будто она у него сейчас отвалится. Мелкая сошка – понял Георгий Николаевич.
– Когда он упал?
– Бочата [21] дома забыл! Марафету [22] нет, ширнуться? У меня гроши имеются!
21
Бочата – часы.
22
Марафет – кокаин или другое наркотическое вещество.
Горчаков вытащил осторожно камни, намочил тряпку и приложил к губам рыжего. Раненый почувствовал влагу, сглотнул, потом еще, еще.
– Не корячься с ним, – все так же, не оборачиваясь, выдавил из себя урка. – Его авторитетные люди приговорили…
Горчаков сел на бревно и достал папиросы.
– Курить будешь? – предложил урке.
– Свои имеем, – блатной достал курево из-за пазухи. На левой груди был неумело выколот профиль Сталина. Одни усы похожи.
Прикурили от одной спички.
– В картишки фраера проиграл, а завалить забздел [23] ! – неожиданно пояснил урка.
Горчаков недоверчиво покосился.
– Не бзди, я тебя знаю. В прошлом году Паша Безродный у вас в лазарете припухал, а мы ему грелку привели… – урка изыскано сплюнул меж зубов. – Мужиком ее одели, налысо побрили и усы приклеили! – Он весело зыркнул на Горчакова. – Да помнишь ты! Ты в ту ночь дежурил! Чо ты?!
– Веронал есть… – сказал Горчаков, затягиваясь папиросой.
23
По воровским понятиям на кон вместо денег можно было поставить человека. Проиграв, поставивший должен был его убить. Если он отказывался, его убивали самого, за нарушение воровского закона.
– Чего стоит, на двоих хватит? – лицо седого насторожилось.
– Хватит. Лодка нужна.
– Что?! – у урки от возбуждения дергался глаз.
– Лодку пригонишь?
– Да где я тебе возьму, у меня мазута [24] есть!
– Вон мужики таскают чего-то, пусть этого заберут…
Седой прищурился на лодочников, потом на тяжело дышащего рыжего:
– Ну, смотри, лепила… у тебя с собой?
– До медпункта донесем, там отдам.
– Я не потащу! Я чего тебе?!
24
Мазута – деньги.